Профессор подошел к столу, надписал конверт, сложил вчетверо лист бумаги, положил его в конверт и запечатал. Потом он снова обернулся к гостю:
— Мисс Уинтрон сейчас в вашей конторе?
— Да.
— Проведите меня к ней.
Через несколько минут известный финансист открывал двери своего кабинета перед известным ученым-сыщиком. Единственным его обитателем была молодая женщина лет двадцати шести — двадцати восьми, которая обернулась на звук открывающихся дверей, но, увидев Грейсона, продолжила чтение книги. Финансист направился к одному из кресел. Однако, вместо того чтобы последовать его примеру, профессор подошел прямо к мисс Уинтрон и протянул запечатанный конверт.
— Мистер Ральф Мэттью просил меня передать это вам, — сказал он.
Молодая женщина мельком и не без робости взглянула на него, взяла конверт и с любопытством повертела его в руках.
— Мистер Ральф Мэттью, — повторила она, как если бы ей было незнакомо это имя. — Мне кажется, что я не знаю человека с таким именем.
Профессор не отрываясь следил за выражением ее лица, когда она вскрывала конверт и доставала из него лист бумаги. На ее лице ничего нельзя было прочитать, кроме удивления или даже замешательства.
— Но здесь только чистый лист бумаги, — сказала она.
Профессор резко обернулся к Грейсону, который с нескрываемым любопытством следил за происходящим в комнате.
— Ваш телефон, пожалуйста, — сказал он.
— Вот он, — ответил Грейсон.
Профессор наклонился над столом, за которым сидела мисс Уинтрон, по-прежнему смотревшая на него с выражением неподдельного удивления, снял трубку и поднес ее к уху. Через несколько секунд он уже разговаривал с репортером Хатгинсоном Хатчем.
— Я только хотел попросить вас прийти ко мне через час, — сказал профессор. — Это очень важно.
Он повесил трубку, несколько секунд с восхищением смотрел на изящную серебряную коробочку-несессер для пудры и губной помады, которая лежала на столе мисс Уинтрон за телефоном, затем взял стул и сел позади Грейсона, начав разговор с замечания о погоде. Грейсон только слушал, мисс Уинтрон снова обратилась к своей книге.
Профессор Огастес С. Ф. К. Ван Дузен, известнейший ученый, и Хатгинсон Хатч, репортер-газетчик, обследовали дымовую трубу и другие неровности на крыше небоскреба. Далеко под ними огромной панорамой раскинулись улицы города — пунктир светящихся точек под смутно различимыми в ночном тумане крышами домов. Выше над городскими огнями вуалью висела непроглядная ночь, изредка вспыхивающая то тут, то там светлыми искорками звезд.
— Где-то здесь должна быть проволока, — наконец сказал Хатч, и они оба нагнулись.
Профессор пошарил позади себя, и несколько минут они провели в темноте, в которой их присутствие выдавал только тусклый свет карманных фонариков. Наконец профессор встал во весь рост.
— Вот проволока, которую вы искали, мистер Хатч, — сказал он. — Я оставлю ее вам.
Хатч открыл небольшую сумку и достал из нее какие-то инструменты. Он разложил их на крыше позади себя, потом, снова наклонившись, начал свою работу. Он работал так в темноте около получаса, помогая себе только светом маленького фонарика, потом опять встал.
— Все в порядке, — сказал он.
Профессор проверил сделанную работу и удовлетворенно хмыкнул, и они вдвоем направились к слуховому окну, оставив позади себя проволоку и стараясь запомнить дорогу. Они спустились в темный холл верхнего этажа. Откуда-то снизу доносился слабый отзвук человеческих шагов — ночной сторож неторопливо обходил свои пустынные владения.
— Будь осторожен! — предупредил профессор.
Они прошли через холл к комнатам на задней стороне здания, по-прежнему разматывая за собой проволоку. Перед последней комнатой они остановились. Профессор нашарил в кармане связку ключей и открыл дверь. В комнате горел электрический свет. Бросалось в глаза полное отсутствие какой-либо мебели, и единственным свидетельством пребывания людей в комнате был телефон на стене.
Профессор в задумчивости смотрел на катушку с проволокой, и его гонкое лицо выразило сомнение.
— Это неосторожно, — сказал он наконец, — оставлять так проволоку. По правде говоря, этот этаж никем не занят, но все же не исключено, что кто-нибудь может пройти через него и оборвать ее. Возьми инструменты и вернись на крышу, сматывая по дороге проволоку, потом перевесь мне катушку через крышу, чтобы я смог втащить ее в окно. Так будет лучше. Я поймаю ее, и тогда ничто не выдаст нашего посещения.
Хатч неспешно вышел и закрыл за собой дверь.
В течение следующего дня профессор дважды разговаривал с финансистом по телефону. Грейсон был у себя в кабинете, а мисс Уинтрон сидела за своим столом, когда телефон зазвонил в первый раз.
— Будьте осторожны, когда отвечаете на мои вопросы, — предупредил профессор, когда Грейсон поднял трубку. — Вам известно, с каких пор у мисс Уинтрон появился этот изящный серебряный несессер, который сейчас лежит у нее на столе рядом с телефоном?
Грейсон невольно бросил взгляд в ту сторону, где сидела стенографистка, неторопливо перелистывая свою книгу.
— Да, — ответил он, — семь месяцев назад. Я подарил его мисс Уинтрон на рождество.
— Так! — воскликнул профессор. — Это упрощает дело. Где вы купили ее?
Грейсон назвал магазин известного ювелира. Некоторое время спустя профессор снова позвонил Грейсону.
— На пишущей машинке какой марки печатает мисс Уинтрон? — спросил он.
Грейсон назвал марку.
Оставив Грейсона недоумевать над своими вопросами, профессор направился в редакцию к Хатчу.
— Вы печатаете на машинке? — спросил он.
— Да.
— Какой марки?
— У нас в редакции с полдюжины машинок разных марок.
Они пришли в редакционную приемную, в тот момент почти безлюдную, и голубые, чуточку водянистые глаза профессора остановились на пишущей машинке с гербом на передней панели.
— Вот она! — воскликнул он. — Напечатайте на ней что-нибудь, — приказал он Хатчу.
Профессор сел позади Хатча. Его глаза смотрели куда-то в сторону от репортера, но уши были в нескольких дюймах от машинки. Он прислушивался примерно полминуты, потом покачал головой:
— Печатайте только гласные, — скомандовал