Выброси эту пакость сейчас же!

— Отдай! — завопила в неистовстве Ина.

— Раскричались на радость соседям! — закивала бабушка.

— Отдай! Отдай! Отдай! — бежала Ина за матерью.

— Ну что ты опять с ума сходишь? — сказала матери бабушка. — Завтра она забудет про эту куклу. Чего тебя черти ломают? Себя не жалеете — дайте хоть мне покой!

Целый день Ина возилась с куклой. Она не пошла на улицу, боясь, как бы Маринку не отобрала Танька.

Ина таскала куклу с места на место. То волосы ей расчешет и ленточку вплетет, то платье постирает.

На этот раз играла Ина шепотом — чтобы никто не сказал, что от нее голова болит. Шепотом они поиграли с куклой в Золушку. Чистили игрушечную посуду до блеска и песком, и зубным порошком. Потом садились в уголочке петь песенку:

Прилетала волшебница, делала Золушке — Маринке длинное платье с серебряными звездочками из фольги и подводила ей черным карандашом уголки глаз. Потом Золушка-Маринка шла по каменным плитам через королевский сад. На деревьях листьев не было — одни цветы «Серебристый ландыш» («Не хватай мамины духи! Куда цветы на пол поставила?»). Между цветами-деревьями висели прекрасные фонарики из маминых бус — и вот на крыльце дворца стоял сам принц и улыбался, и приглашал во дворец на танцы. Танцы были разные, и вальс, и чарльстон, и «летка-енка». И Золушка-Маринка, как в «летке-енке», махнула ножкой — так туфелька и пролетела через весь дворец, и принц побежал и быстренько подобрал туфельку, но уже было двенадцать часов, и Золушка-Маринка спешила по длинным королевским лестницам…

Потом Ина уложила Маринку спать:

— Нужно спать! Хорошие девочки должны спать! Ах ты, моя глупышка! Ну куда же я из дому уйду! Ты спи, а я пока обед приготовлю!

То-то бедная доченька, по которой столько дней плакала Ина и разыскала наконец по газетам, то-то родненькая доченька спала наконец в своей мягкой постельке рядом с ней, милой родной мамочкой!

…На бульваре облетали листья. Ина, Светка и Таня прыгали и ловили их.

По аллее шел длинный старый человек.

— Дядя! — крикнула Ина. — А что это, дождь, да?

— Нет, это листики падают, — рассеянно ответил старик, и только когда девочки расхохотались, усмехнулся и он: — Пошутили, да? Обманули дядьку?

Он сел на скамейку и смотрел смеющимися глазами на девочек.

— Дядя, что это, снег?

— Нет, это проходные билетики.

— В кино, да?

— А у меня три билетика — я буду три картины смотреть!

— А у меня пять!

— А у меня тоже… пять!

— Э, нет, — сказал дядя, — в это кино пускают только по самым красивым билетикам!

— У меня красивый!

— А у меня получше еще!

— А мой листик наполовину летний, наполовину зимний! — крикнула Ина, и старик посмотрел на нее ласково, потому что она хорошо сказала, и лист у нее был очень красивый: большой, и желтый, и зеленый.

Но тут же верх взяла Светка. Она подобрала такой лист, что старик даже головой повертел:

— Ай да лист! С таким листиком уже не только в кино — в волшебную страну попасть можно! Вот если бы кусочек коры, мы бы сделали волшебный корабль.

И Танька сразу же притащила кору — кто бы подумал, что она может так быстро сообразить. Всегда такая размазня, а тут…

Старик внимательно осмотрел кусок коры, несколько раз провел по ней пальцем, потом достал складной ножик, открыл лезвие, примерился и вырезал корабль, потом открыл лезвие поменьше и поскреб кору изнутри, там, где она была цветом, как мамины праздничные чулки. Затем освободил из ножика маленькое шило и провертел дырку. Оглядев сделанное, старик послал девочек искать прутики и палочки. И опять выбрал не Инин прутик, а Светкин. А Ине бы очень нужно было, чтобы ее прутик понравился старику, потому что, пока она смотрела, как ловко он орудует ножиком, ей пришла в голову одна мысль.

— А вы кто? Может, вы инженер? — спросила она.

— Нет, детка, не инженер.

Он обстругал прутик, продел его в лист — и это оказался парус.

— Ну вот, готово! Что же мы возьмем на корабль?

— Чемоданы, — позаботилась Танька.

— Ежика! — придумала Светка, и старик одобрительно взглянул на нее. Сколько уже раз он смотрел так на Светку, и Ина буркнула:

— Твой еж колючий и съест лист.

Старик покачал головой:

— Это корабль волшебный.

— Это же волшебный корабль! — подхватила Светка и посмотрела презрительно.

Стали придумывать дальше, что возьмут, и Светка совсем перезабила корабль всякой дрянью, а Танька одно зудела: «Чемоданы взять… посуду… еще пальто…» Словно это не был волшебный корабль, на котором есть и посуда, и все. Ина могла бы придумать гораздо лучше, но с этими выскочками разве интересно играть? Да и дело у нее было серьезное — не до сказок. Но тоже, где тут поговоришь, когда галдят. И от беспокойства, заботы и ущемленного самолюбия она вдруг сказала с нажимом:

— А на моем острове (потому что волшебные корабли уже пристали к островам, и каждый должен был придумать, что будет на его острове), на моем как раз же никто не будет отдирать кору с деревьев и протыкать листья.

Похоже было, что старик смутился или загрустил.

Он посмотрел внимательно на Ину, даже положил ей руку на голову, вздохнул и, отряхнув с колен крошки от коры, поднялся.

— Возьмите-ка этот кораблик, девчушки, — сказал он, и Светка сразу схватила, хотя и Танька протянула руку.

Танька уже пыхтела, уже готова была поругаться со Светкой, чей корабль, но Светка крикнула:

— Спасибо, дядечка! — и посмотрела с превосходством на Таньку: мол, видишь, кому дядечка подарил? Ина стояла, опустив глаза, но видела, что старик уходит, и, когда он был уже далеко, решилась и побежала за ним.

Светка с Танькой враз остановились и уставились вслед.

— Ты что, малышка? — спросил старик.

— А я с вами погуляю, — улыбаясь как можно приветливее, сказала Ина и, обернувшись, скорчила рожу Светке с Танькой, на всякий случай, чтобы они не вздумали увязаться.

И эти сразу обиделись и ушли. Теперь можно было и о деле поговорить.

— У меня папа тоже всякие штучки умеет делать, — начала она издалека. — Только мой папа сейчас в армии. А вы все умеете делать?

— Всего никто не умеет.

— Вы можете кукольную руку сделать?

— Это надо посмотреть. А куда же рука-то делась? Любимая кукла?

— Ага. Только вы этим, что с вами играли, не говорите, хорошо?

— А что они, смеются над твоей куклой?

— Они вообще…

— Это нехорошо. Над несчастьями нехорошо смеяться.

— Выкидывать тоже нехорошо.

— А ты разве