- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Ричард Олдингтон Любовь за любовь
I[1]
Лейтенанту Хендерсону было немного не по себе. Конечно, с одной стороны, неплохо остаться с основными силами, когда батальон уходит на передовую. Довольно приятная перемена после четырех месяцев перебросок: передовая, второй эшелон, резерв, отдых. Однако, если человека не посылают на передний край, похоже, что им недовольны. Не думает ли полковник, что он становится трусом? А, наплевать! Не все ли равно, в конце концов? Офицеры в дивизионном лагере отдыха спали в больших деревянных бараках, разделенных перегородками на маленькие комнатки. В каждой комнатке помещались всего две походные койки и грубо сколоченный столик для бритья и умывания. Хендерсону посчастливилось получить отдельную комнату. Он положил под голову вместо подушки вещевой мешок, лег на постель, завернулся в одеяло и закурил трубку. Это было вечером, в июне восемнадцатого года. Наскоро пообедав, он ушел из столовой – так приятно побыть несколько часов одному. Спускались сумерки, в комнате стало уже почти совсем темно, но он не зажигал огарка свечи, стоявшего на столе, а просто лежал и курил, думая о всякой всячине: о долгих войнах, об убитых товарищах, о тех, кому посчастливилось получить легкое ранение, о своей девушке в Англии. Хендерсон поежился: чертовски глупо думать здесь о девушке – только расстраиваешься. Ну, а что касается домов с красными фонарями или шатанья по скверам с девчонками из кабаре, – нет уж, спасибо. Вернись чистым к любимой девушке. Грузный человек, громыхая подкованными железом башмаками, неуклюже шагал по узкому коридору, спотыкаясь в темноте и бормоча ругательства. Потом он остановился, и Хендерсон скорее почувствовал, чем услыхал, как он шарит рукой по стене. Наконец послышался стук в деревянную, обитую парусиной дверь. – Кто там? – Простите, это вы мистер Хендерсон? – Да. В чем дело? Входите. Старик сержант, заведовавший столовой, открыл дверь и заглянул в комнату. – Прошу прощения, сэр. Офицер из вашего батальона, сэр, только что прибыл сюда, сэр. Без денщика и багажа, сэр. Комендант лагеря просил передать вам привет и узнать, не пустите ли вы этого офицера до завтра в свою комнату, сэр. Хендерсон выругался про себя. В этой проклятой армии всегда так! Делают вид, будто дают тебе передышку на несколько дней, и сразу же подсовывают на ночлег какого-то типа! – Кто он такой, сержант? – Мистер Хенли, сэр. Офицер первой роты вашего батальона. – Ну, ладно. Привет коменданту и скажите ему, что я буду очень рад разделить с мистером Хенли комнату. – Слушаюсь, сэр. – И вот еще что, сержант… – Да, сэр? – Попросите кого-нибудь сейчас же прислать сюда моего денщика, чтобы он позаботился о мистере Хенли. – Слушаюсь, сэр. – Мистер Хенли был на курсах? – Нет, сэр. Он только что из Парижа. Был в отпуску, сэр. – Хорошо. Спокойной ночи, сержант. – Спокойной ночи, сэр. Благодарю вас, сэр.Хендерсон приподнялся, соскочил с койки и зажег свечу. Хорошенькое дело, черт побери! Подсунули парня из первой роты, теперь он будет пользоваться его жильем и услугами денщика. У батальонного небось не посмели попросить денщика, а у бедняги младшего офицера – сделайте одолжение!.. «Но скоро кончится война, и счастлив будешь ты…» За дверью послышался голос: – Вот комната мистера Хендерсона, сэр. – Войдите, – сказал Хендерсон, и денщик пропустил в дверь пехотного офицера. Даже в темноте Хендерсон разглядел на его рукаве ярко-красный треугольник, знак различия первой роты, такой не похожий на желтый треугольник его собственной третьей роты. Мелочи, вроде этой, очень важны – красный треугольник делал вошедшего офицера еще более чужим. Это был темноволосый, невысокий человек с ослепительно белыми зубами и румяным лицом. Он извинился за вторжение, а денщик Хендерсона тем временем распаковал и разложил его вещи. – Что поделаешь. Комендант… – Бросьте, – сказал Хендерсон с сердечностью, удивившей его самого. – Я очень рад видеть вас у себя. – Угодно вам еще что-нибудь, сэр? – спросил денщик. – Нет, спасибо, – сказал Хенли. – Доброй ночи, сэр. – Доброй ночи. Когда денщик ушел, Хенли начал шарить в своем мешке. – Я прихватил с собой из Парижа бутылку виски. Кружка есть? Давайте выпьем. Хендерсон достал жестяную кружку, и Хенли налил порядочную порцию виски. – Ваше здоровье! – И ваше также! – Хорошо провели время в Париже? – Превосходно. – В театрах бывали? – Нет. – Скверные в Париже театры, правда? Ну, а домой почему не поехали? – Не смог. В Париж получить отпуск нетрудно всякому, кто давно на фронте, но, когда все так боятся наступления, до старушки Англии дальше, чем до луны. – Знаю. Я вот пробыл на фронте четыре месяца. Конечно, вся моя служба в тылу не в счет. У меня не больше шансов на отпуск, чем у самого желторотого новобранца из последнего призыва. – Выпьем еще? – Пожалуй. Они начали раздеваться. Хендерсону бросилось в глаза, что Хенли чем-то возбужден. Вообще-то разговаривал он вполне нормально, употребляя самые обычные выражения, которые в ходу у всех младших офицеров, но вел он себя как-то странно. «Интересно, сколько стаканчиков пропустил этот малый по дороге из Парижа, – подумал Хендерсон. – Ужасно неприятно возвращаться из отпуска – становишься развинченным и болтливым». Хенли снял рубашку и остался в одних брюках. Его обнаженное тело слабо белело при свете свечи. Хендерсон с удивлением заметил, что грудь, плечи и руки Хенли покрыты мелкими красными пятнышками. От подмышек шел сильный запах пота. – Ну и ну! Извините, что это у вас за странные пятна на теле? Хенли оглядел себя и улыбнулся странной, чувственной улыбкой. – Ах, это!.. – Да. Что это такое? Вши? – Нет. Поцелуи. – Поцелуи?! Снаружи в деревянную стену барака застучали палкой, и громкий голос крикнул: – Гасите свет, господа офицеры! Воздушная тревога. Гасите свет! Через полминуты они будут здесь. Хендерсон задул свечу, и оба стали прислушиваться, затаив дыхание. Издалека донеслось гудение: «У-у-у-у». Немецкие бомбардировщики. – Часто это бывает? – спросил Хенли. – Насколько мне известно, каждую ночь. Около барака вырыты щели, но, конечно, все офицеры, кроме дежурных, всегда остаются в помещении. – Разумеется. Они снова замолчали, прислушиваясь. «У-у-у-у». Гудение нарастало. Они легли на койки, стараясь как можно больше шуметь, чтобы не слышать этого зловещего гудения; Сомневаться не приходилось: сейчас лагерь будут бомбить. Частые ночные налеты обычно предшествовали наступлению – аэропланы посылались для того, чтобы они своим гудением
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »