заметался, начал ругаться - так, что Вовка даже немного ожил. Он поливал чудовищным матом американцев и грозился им самыми страшными карами. А Вовка не мог даже толком переварить, при чём тут американцы-то? Но по крайней мере, с мальчишек спало оцепенение.

   Они заночевали в подъезде соседнего дома, вполне уцелевшего. Вернее - как "заночевали"? Так... забились под крышу почти инстинктивно. В подъезд, домофон не работал, и дверь была просто распахнута. По лестнице ночью часто ходили люди, на них внимания не обращали. А по улице ещё чаще проезжали машины. Вовке то и дело снилось, что ему надо идти домой, он толчком просыпался и видел, что Санька не спит вообще - сидит, обняв колени и глядит в полную пожаров на окраине темноту за окном. Уже под утро какой-то мужик вышел из квартиры напротив, стал на них орать и требовать, чтобы они убирались отсюда. Вовка хотел уйти, потому что мужик всё-таки был взрослый. А у Саньки вдруг побелели глаза, он спрыгнул с подоконника, медленно пошёл на мужика, сжав кулаки и цедил: "Я тебя урою сейчас, крыса комнатная..." - и ещё что-то. И мужик попятился - сперва изумлённо, потом испуганно - и юркнул за дверь, поспешно загремел засовом.

   Но они всё-таки вышли на улицу. Сами, потому что - что там было делать, в подъезде чужого дома? Вот тут Вовка помнил точно - был ещё разрыв, ближе, там, где нефтехранилище. Они долго лежали на газоне, обнявшись и спрятав лица в траву. Дул горячий ветер, потом пошёл грязный какой-то дождь, тёплый такой... Какая-то молодая женщина бродила по улице и монотонно громко кричала - у неё были залиты кровью глаза и вздулось лицо. Потом её кто-то увёл... кажется. Хотелось есть, но они почему-то сами ничего не делали, только какие-то люди дали им консервы - прямо из разбитой магазинной витрины, возле которой лежали - нестрашной кучей - не меньше трёх десятков тел убитых кавказцев, все в крови, с многочисленными чёрными от крови ранами. Вовка боялся полиции, но полицейских не было - кроме одного, который таскал из магазина в гражданскую машину, серебристый "опель", коробки с сухой лапшой. Пыхтел, сопел, таскал... пыхтел, таскал... В машине женщина обнимала девочку лет пяти - они окаменели на переднем сиденье, как единая статуя. Даже глаза были неподвижными, стеклянными. А лапшу полицай грузил в багажник и потом долго его закрывал, матерился и бил сверху всем телом, как будто решил расплющить свою собственную машину...

   А потом были военные. И Санька ушёл с ними - с колонной из нескольких приземистых бронированных машин. Просто запрыгнул на броню, никого не спрашивая, ему так же молча дали место... А он, Вовка - не пошёл, хотя Санька его звал. Не пошёл, потому что Санька нёс какую-то чушь про войну и про месть. Несусветную чушь. Вовка только спросил у военных, знает ли кто-нибудь про эвакуацию. И молодой офицер отозвался, что не было никакой эвакуации, вообще не было никаких приказов - всё началось разом и неожиданно...

   ...А Санька тогда сказал ему, что он трус и чмо. И ушёл с солдатами. Где он сейчас? Где вообще весь их класс? Он потом никого не видел, хотя это было странно вообще-то. Как будто все провалились сквозь землю. Хотя, наверное, никуда они не проваливались. Наверное, они все просто успели домой раньше, чем задержавшиеся на вокзале Вовка с Санькой. Ну и остались среди развалин трёхкорпусной шестнадцатиэтажки. Скорей всего так...

   ...Вовка болел потом лучевой болезнью, но не тяжело, так - появилась пара язв, сильно лезли волосы, а ещё потом всё прошло. Он вообще подозревал, что большинство людей всё-таки погибли не во время войны, какой бы страшной она не была (хотя самой войны он почти не видел, если не считать тех двух боеголовок и бомбёжки перед ними - она их города не коснулась совсем), а в первый же год после неё. Замёрзли или перемёрли от болезней и голода. Ну и были убиты. Убивали в те дни друг друга с невероятной лёгкостью, и даже те, кто объединялся в группы и группки, чтобы "защищаться", обязательно скатывались на грабежи и убийства.

   Вовка это знал по своей собственной прошлой компании. К которой прибился через три дня после того, как остался совсем один.

   В тот, первый, год в городе ещё хватало людей. И сначала не очень стреляли после того, как перебили всех "чужаков" - кавказцев, азиатов, китайцев, ещё кого-то, многих за какие-то прежние вины, других - просто со страху... Это произошло очень быстро, очень жестоко и очень кроваво. А дальше - так... копошились, искали своих, даже, кажется, пытались что-то "восстановить". Кажется, был даже мэр города - новый, опять "законно избранный". Или просто кто-то себя объявил мэром, чёрт его знает... Но всё равно никто толком не знал, как и что нужно делать, а главное - зачем это делать. А потом похолодало, натянуло с юго-востока плотные бурые тучи и стал идти снег, хотя было ещё рано не то что для снега, но и просто для серьёзных холодов - и дуть ветер. Сильный и постоянный. Снег шёл и дул, ветер шёл и дул... И как будто засыпало и сдуло всех людей.

   Вовка вспомнил, как сидел на крыше в обнимку с автоматом - этим самым, который у него сейчас - и смотрел на тучи. Небо было ярким, голубым, светило солнце, и город внизу был неожиданно яркий, тревожный, разноцветный - особенно резко бросалась в глаза зелень деревьев и оранжевые сполохи солнца во множестве окон. Ужасным хором выли собаки. На фоне неба метались кричащие стаи птиц - хаотично, обезумело, оттуда то и дело валились наземь разбившиеся в столкновении. А покров туч наползал медленно-медленно, но неотвратимо. Он был шевелящийся, плотный, комковатый. Вовка смотрел, смотрел на небо - как будто хотел его навсегда запомнить. Потому что каким-то уголком разума понимал: эти тучи придут навсегда. Он следил глазами за уменьшающейся полоской чистого неба, следил, следил умоляюще, надеясь, что она всё-таки не погаснет до конца, что тёмный полог остановится...

   А когда тучи затянули всё небо - Вовка ушёл вниз.

   Больше он не видел ни неба, ни солнца. Ни луны, ни звёзд, ни-че-го. Тучи ползли, летели, набухали, клубились, густели, лили холодные унылые дожди, от которых жухли листва и трава, опускались всё ниже и ниже... а потом как-то... закаменели как-то, что ли... и однажды разродились снегом - и он шёл, шёл, шёл...

   Иногда Вовке казалось, что он и не жил в те дни, а где-то их проспал, видел какие-то сны, дикие и жуткие - и проснулся в уже пустом мире, тёмном, промороженном, ветреном и заснеженном. И с тех пор живёт в нём, ходит по нему... если только и это всё ему не снится...

   ...Тут кто-то есть.

   Это Вовка додумывал, уже присев на корточки за