здоровье! – Он сделал три больших глотка.

Все так же ищешь утешения в бутылке, а не в Единстве?

– Тебе-то что? – Старик опять присосался к горлышку.

О твоем благе пекусь.

– Слыхали! Не иначе, я должен перелопатить очередную кучу дерьма. – Глотнув еще раз, он завинтил флягу и спрятал в карман. На лице, поднятом кверху, к распустившимся над черными ветвями огненным цветам, застыла злобная насмешка. – Давай начистоту. Кто ты такой, можно узнать? Живое существо или просто отражение моего «я»?

Призрак вздохнул:

Опять за старое?

– Не я к тебе пришел, а ты ко мне.

Не бойся меня, Роги. Кому, как не мне, знать, что ты пережил трудные времена!

– Вот уж это ты прав! Ну и удовлетвори мое любопытство, что тебе стоит? Успокой мне душу хоть немного, прежде чем опять начнешь ее бередить! Напяль какое-никакое астральное тело и покажись!

Не могу.

Роги фыркнул. Затем вытащил из кармана цветастый платок и звучно высморкался.

– Оно и понятно. Ведь ты ненастоящий лилмик и ненастоящее привидение.

Мгновенно остывающие на ветру слезы затуманили мельканье фиолетовых и оранжевых комет, что подобно ведьмам гонялись друг за другом по небу, размахивая огненными волосами.

Я – лилмик , возразил Призрак. И ты прекрасно это знаешь. Мне поручено опекать семейство Ремилардов. Но это будет последнее задание.

Тревога ледяной рукой сжала сердце дядюшки Роги.

– Черт! Я так и знал!

Еще три чудовищные воздушные бомбы взорвались круговращением золотых спиц. Фейерверк взмыл ввысь и обрушился дождем на голые остовы деревьев, щелкая и свистя, точно стая обезумевших птиц. Публика ликовала. Духовой оркестр заиграл громче. Подвыпившие студенты-метапсихологи во все горло распевали старый гимн Дартмутского колледжа:

Елеазар и Главный Босс в тоске и после пьянки

Решили колледж основать для гениальных янки.

Елеазар деканом стал и по закону Ома

В учебный план он записал пятьсот галлонов рома!

– Всю жизнь! – стонал Роги. – Всю жизнь ты меня преследуешь, чертово семя! Но за что, за что? Я тихий, безобидный человек, торгую себе книгами, никого не трогаю! Большого ума Бог не дал, метафункции доброго слова не стоят, честное слово, я не создан для того, чтобы потрясать мир! Знаешь, как говорят: в семье не без урода! Ну чего ты ко мне прицепился?! И тормошит, и толкает куда-то вопреки здравому смыслу! Пойми ты, не хочу я рисковать ради твоих экзотических планов! Пусть другие двигают человечество вперед, а я пас… Впрочем, не исключено, что все это игра воображения.

Теперь в темном небе носились какие-то белые и зеленые помпоны. Ветер усилился – уже не поземка, а настоящая метель.

Призрак терпеливо, как ребенку, внушал ему:

Ты и твоя семья и есть тот ключ, которым племя людей открыло себе дверь в Содружество. Однако ввиду социально-психологической незрелости землян процесс ассимиляции требует участия ментора-гуманоида. А Ремиларды… им на роду написано преодолевать всяческие испытания.

– Постыдился бы брать на себя роль Господа Бога! – Дядюшка Роги всхлипнул, снова достал фляжку и залпом осушил ее. – Никому и в голову не придет, что я твой прихвостень. Галактический фискал! Положим, тебе необходимо дергать за ниточки всех моих родственников. Но ведь ты, baton merdeux ^{note 5}, мог бы и сам этим заняться, без меня!

Твоя семья никогда бы не приняла прямых рекомендаций от гуманоидов, особенно до Вторжения. Поневоле пришлось действовать через тебя. Уж извини, но ты наша палочка-выручалочка, при твоей-то живучести.

Каскад белого огня осветил строгие георгианские контуры библиотеки. Психокинетики из числа зрителей ловили на лету падающие звезды и превращали их в греческие буквы и прочие эмблемы студенческого братства. Хрустальная пыль снежной круговерти постепенно смешивалась с тяжелыми пушистыми хлопьями.

Глаза Роги опять увлажнились.

– Да, я живуч. Это моя сто шестидесятая зима… А вот бедняга Дени не дожил до Единства. И Поль не дожил, и несчастная Тереза… И Джек! Мой малютка Жан… Вы почитаете его святым, а ему-то уже все равно. Вы могли предотвратить их смерть и миллионы других смертей! Могли бы найти какой-то способ остановить Марка. Если уж на то пошло, и меня могли бы использовать по-человечески! А вы, бессердечные чудовища, не пресекли Мятеж в зародыше, пока не дошло до смертоубийства…

Случилось то, что должно было случиться, проронил Призрак. И ты, Рогатьен Ремилард, не можешь отрицать, что великая трагедия пошла на благо людям…

– Но только не Марку! Только не этому дьяволу! Ну почему, почему он должен был так кончить, мой мальчик! Он любил меня больше, чем собственного отца, почти так же, как малютку Жана. Можно сказать, вырос у меня в книжной лавке. Помню, взял новенький экземпляр «Путешествия к Луне!» Отто Вилли Гейла и зачитал до дыр.

Знаю, сказал Призрак. Я наблюдал за ним.

– Вот именно! Сложа свои несуществующие руки, наблюдал, как умнейший, талантливейший человек становится первым убийцей в мировой истории! Он мог бы сделать столько добра, если б ты его направил, вместо того чтоб цепляться к старому пердуну Роги!

Фейерверк достиг своего апогея. Огромные пунцовые лучи полыхнули с четырех сторон полигона, спрятанного за деревьями, и сомкнулись над толпой. В центре этого пламени засияла большая белая звезда. Потом, задрожав, она раскололась надвое, и уже две звезды пошли вращаться по одной оси, вычерчивая во тьме замысловатые фигуры. Звезды расщеплялись, дробились и, точно лазерным прожектором, чертили причудливые узоры, пока весь небосвод не превратился в сверкающую мандалу ^{note 6} – магическую решетку, составленную из вертящихся колес, символ вечно изменчивого движения.

На короткий миг огненное кружево застыло, словно оледенев, потом рассыпалось гигантским серебряным созвездием (каждый слиток тем не менее сохранял первоначальную форму). У восторженно замершей толпы вырвался дружный вздох, и крошечные алмазные светила одно за другим начали угасать. Представление окончилось.

Дядюшка Роги зябко повел плечами, кутаясь в шарф. Публика разбредалась, торопясь укрыться от холода. Оркестранты удалились в теплый приют «Хановер-Инн», дабы выпить за здоровье Елеазара Уилока и других достойных граждан Дартмута. Звенели бубенцы под дугой, ревел ветер в верхушках сосен, свежий снег пеленой укрывал плечи всадника тану, высящегося перед зданием колледжа.

– В общем, так, – заявил Роги, – не стану я больше тебе помогать! – И двинулся прочь по улице Уилока наперерез «фордам», полосатым «ски-ду» и модели почтового дилижанса 1820 года, перевозящего группу шумных полтроянцев.

Невидимка неотступно следовал за ним.

Сегодня сто лет со дня Вторжения, заметил