чтобы король дал ее прочитать тому, кто когда-нибудь принесет ему случайно золотой ключик. Человек этот найдет в скрытом месте старинную драгоценность — талисман, карбункул для короны, в которой оставлено для камня пустое место. Самое место тоже описано на пергаментном листе. По этому описанию Гейнрих направляется к некоей горе. По дороге он встречает чужестранца, который впервые рассказал ему и его родителям про голубой цветок; он говорит с ним об откровении. Он входит в гору, и верная Циана следует за ним.
Вскоре он приходит в ту чудесную страну, в которой воздух и вода, цветы и животные совершенно иного рода, чем на земле. Рассказ превращается местами в драму. «Люди, животные, растения, камни и звезды, стихии, звуки, краски сходятся, как одна семья, действуют и говорят, как один род». — Цветы и животные говорят о человеке. — «Сказочный мир становится видимым, действительный мир кажется сказкой». Он находит голубой цветок; это Матильда. Она спит, и у нее — карбункул; маленькая девочка, дочь его и Матильды, сидит у гроба и возвращает ему молодость. — «Это дитя начало мира, золотой век в конце его». — Тут христианство примирено с язычеством и воспеты истории Орфея, Психеи и других.
Гейнрих срывает голубой цветок и освобождает Матильду от злых чар; но он снова теряет ее. Оцепенев от скорби, он превращается в камень. Эдда (голубой цветок, восточная женщина, Матильда) приносит себя в жертву камню; он превращается в звенящее дерево. Циана срубает дерево и сжигает себя вместе с ним; он становится золотым бараном. Эдда, Матильда должна заклать его, и он вновь становится человеком. Во время этих превращений он ведет удивительные беседы.
Он счастлив с Матильдой, которая одновременно и восточная женщина, и Циана. Празднуется радостный праздник души. Все предшествовавшее было смертью. Последний сон и пробуждение. Клингсор возвращается, как король Атлантиды. Мать Гейнриха — фантазия; отец — мысль. Шванинг — месяц; рудокоп — антиквар и вместе с тем железо. Император Фридрих — Арктур. Граф Гогенцолерн и купцы тоже возвращаются. Все сливается в аллегорию. Циана приносит императору камень, но Гейнрих сам теперь поэт из той сказки, которую ему рассказали прежде купцы.
Блаженная страна страдает еще только от околдовавших ее чар в том смысле, что она подвержена смене времен года. Гейнрих разрушает царство солнца. Все произведение должно было закончиться большим стихотворением, только часть которого написана:
Они едут к солнцу и забирают день, затем едут к ночи, потом на север за зимой и на юг за летом; с востока они привозят весну, с запада осень. Затем они спешат к юности, потом к старости, к прошлому и будущему.
Вот что я могу дать читателю по моим воспоминаниям, а также по отдельным словам и намекам в бумагах моего друга. Разработка этого большого плана была бы вечным памятником новой поэзии. Я старался быть сухим и кратким, чтобы не прибавить чего-нибудь из собственной фантазии. Быть может, читателей тронет отрывочность этих стихов и слов, как она трогает меня, который не мог бы с более благоговейной грустью глядеть на остаток разрушенной картины Рафаэля или Корреджио.
БРАК ВРЕМЕН ГОДА
Думой глубокой занят новый монарх. Он припомнил
Сон полуночный свой, давний припомнил рассказ,
Как о небесном цветке он впервые узнал. Пораженный
Правдою вещих снов, замер в могучей любви.
Словно слышит он снова заветный волнующий голос.
Вот он остался один, шумных покинул гостей.
Беглые блики луны озаряли стучащие ставни,
И в молодой груди жаркий клубился огонь.
— Эдда, — молвил король, — ты знаешь влюбленного сердца
Тайную жажду? Ты — знаешь и муку его?
Скажешь — поможем ему, мы всесильны; веком блаженным
Сделаем время вновь, счастье ты в небо прольешь.
«Ах, времена враждуют! Разве слиться не могут
В вечный и крепкий брак — Завтра, Сегодня, Вчера?
Пусть сольется зима с летом, осень с весною,
Старость и Юность в одно, в строгой сольются игре:
В этот миг, мой супруг, иссякнет источник печали.
Сердца заветные сны будут исполнены все».
Так говорила. Король в упоении милую обнял:
— Подлинно изрекла слово небесное ты.
Это слово давно на устах горячих дрожало,
Ты лишь сумела его ясно и четко сказать.
Пусть запрягут скорей коней, мы сами похитим
Года сперва времена, возрасты жизни потом.
Людвиг Тик