смотрителем китобойной станции на острове Южная Георгия. Пока за сроком давности преступление не перестанет быть подсудным. И в случае чего — кто будет искать какого-то Андерса Акре? Да и где — на Южной Георгии!
Джексон боялся худшего и на все согласился. После того, что произошло, он и сам готов был бежать на край света. Его потрясла не столько трагичность катастрофы, как та жестокость, с какой он был обманут.
В списке моряков, которым Аллисон собирался передать свои акции на «Вайт бёрд», имя Джексона стояло первым. Не Мэнсфилд — он, Джексон, назначался капитаном.
…Прошли годы, а ужас содеянного так и остался во всех порах души. И нет от него избавления. Дрожал за свою шкуру, жаждал денег, а теперь не желает ничего, кроме возмездия, справедливой кары, чтобы найти а ней облегчение. А люди смеются. Спятил! Вообразил, будто сжег какой-то лайнер. Скоро, наверное, Нельсоном себя объявит, а то, может, Наполеоном… Это все Южная Георгия. Многие из тех, кто долго жил на проклятой богом земле Антарктики, сходили с ума, и многие мнили себя Наполеонами… Никто из нас не рождается чудовищем, и никто чудовищем не хочет умереть…
…Прошли годы, а ужас содеянного так и остался во всех порах души. И нет от него избавления. Дрожал за свою шкуру, жаждал денег, а теперь не желает ничего, кроме возмездия, справедливой кары, чтобы найти а ней облегчение. А люди смеются. Спятил! Вообразил, будто сжег какой-то лайнер. Скоро, наверное, Нельсоном себя объявит, а то, может, Наполеоном… Это все Южная Георгия. Многие из тех, кто долго жил на проклятой богом земле Антарктики, сходили с ума, и многие мнили себя Наполеонами… Никто из нас не рождается чудовищем, и никто чудовищем не хочет умереть…
Мелькают дни…
Мелькают дни.
Им вслед мелькают лица.
И Пена Жизни плещется у ног.
Над Бытием белесый пар клубится,
В тумане скрыт бушующий Поток.
Порой нам кажется:
мы все уже познали —
И ширь Земли, и шифр морского дна,
Что разгадали тайные скрижали —
Природные скупые письмена.
О Мир Труда и Знанья! Мир могучий!
Мы — дети Солнца, соль своей Земли, —
Карабкаясь по каменистым кручам,
К твоим седым вершинам подошли.
Мы шли вперед, мы открывали дали,
Нам жизнь казалась долгой, как века,
А тысячи миров рождались, умирали,
Нам посылая свет издалека.
Мы познавали Тайны и Причины,
Мы в Явь преображали Чудеса,
Но поднимались новые вершины,
Распахивались шире небеса.
Сам Гераклит — и темный и премудрый —
Учил нас, что всему есть свой черед,
Что все вокруг — лишь пламень златокудрый,
Все так непостоянно, все течет.
Текут снега. Зима стекает в лето.
Течет земных событий хоровод.
Стремятся в вечность воды тихой Леты,
И в Тьму веков за годом каплет год.
А сами мы давно ли из пеленок?
Давно ль нога почувствовала твердь?
Что ж Кубок Жизни? Он, пожалуй, звонок…
Но вечно ль суждено ему звенеть?
В нем два напитка слиты воедино —
И Жизненный Нектар и Смертный Яд.
И как узнать, какую половину
Мы пьем сейчас?