«непоправимо искажено», что нам сегодня крайне важен каждый пример возрождения, заботы о сохранении того, что чудом дожило до наших дней.

А второе — давайте сообща учиться радоваться каждой спасенной малости.

Невелик труд (да простит мне читатель эту крамольную мысль!) унестись воображением в прошлое в дивных залах Останкина и Кускова. Но кто из нас не испытал пронзительной сердечной боли в сожженном блоковском Шахматове, в находящихся столько лет в небрежении Авдотьине Николая Новикова и Даровом Достоевских, в изуродованных недальновидными хозяйственниками Никольском-Гагарине и Воронове Ростопчиных? Список этот можно продолжать и продолжать.

Реставраторы Могильцев и те, кто собирает местный музей, помогли мне вновь увидеть эту давно уже порушенную усадьбу. И кто придет сюда, уверен, тоже испытают это несказанное ощущение. Низкий поклон беспокойным и бескорыстным людям, которые бережно и неутомимо отогревают своим дыханием и склеивают один к одному, терпеливо счищая с них грязь и пыль, безжалостно разбросанные осколки жемчужин искусства и архитектуры неповторимого в своей прелести Подмосковья…

Ведь это истина известная: начни разрушать, и коль не найдется беспокойная душа, то и другие будут делать то же. И чем дальше — тем охотнее и без особых угрызений совести. «Что тут беречь, в этих развалинах?»

И напротив — отыщется охотник спасти погибающий памятник, и тотчас другие за ним потяпутся и будут гордиться: «Какое доброе дело сделали!»

И вот здесь, в Могильцах, уже помимо реставраторов люди заботятся об усадьбе, могут рассказать о том, что было здесь десятилетия назад, и несут в музей к Татьяне Германовне Софьиной найденные в земле глиняные черепки, позеленевшие медные копейки.

Несколько раз приносили фарфоровые осколки пронзительной синевы с белыми ободками — то, что осталось от нарядных флаконов, в которых отправлял князь Гагарин в Петербург вино собственного изделия.

Но не все такие рачительные. Идет в этих местах большая стройка: расширяется оздоровительный комплекс Дома творчества, прокладываются новые коммуникации.

Сколько раз просила Софьина экскаваторщиков: «Дайте передохнуть ковшам, поглядите, что копаете, — ведь в земле бесценные богатства могут быть!» Но в клады экскаваторщики не верят, а черепки им некогда подбирать — они на сдельной оплате.

А еще ищут местные краеведы… подземный ход. Одни говорят, что шел он от барского дома, другие — от церкви.

А куда шел?

Одни говорят — в Талицы, другие — в соседнее имение Евсейково. Друг к другу, мол, тайком ходили соседи, запирались и колдовали…

Все это, надо думать, слабый отзвук того, чему были свидетелями двести лет назад местные крестьяне, когда доводилось им ненароком увидеть непонятные действа съезжавшихся к Гагарину единомышленников- мартинистов. Уверяют, что в неразысканном подземелье — масонские знаки. Однако мы-то теперь зпаем, что знаки вывез и отдал членам ложи Павел Гагарин.

…Но пора нам вернуться к событиям истории Могильцев. Мы остановились на поре предвоенной. В годы Великой Отечественной войны, когда в селе оставались лишь старики, женщины да дети, колхоз тем не менее сполна выполнял свои обязательства. «Парижская коммуна» не раз возглавляла список хозяйств, досрочно рассчитавшихся с государством по хлебу и овощам, в газете с похвалой называли председателя колхоза Никиту Кузьмича Звонарева.

Послужила отечеству и колокольня старой церкви, которую уже решено было порушить, да не дошли до нее руки местных воинствующих атеистов. На колокольне был установлен наблюдательный пункт, а в ограде стояла батарея, защищавшая подступы к Москве. Рассказывают, что фашистские диверсанты безуспешно пытались взорвать колокольню.

В 1945 году часть села была передана Всесоюзному радиокомитету для строительства пионерского лагеря. Когда члены профкома приехали в места, рекомендованные пушкинским райисполкомом, Могильцы им не понравились. Да и что могло понравиться? Заброшенное кладбище, облезлые стены церкви, а на месте прудов, которые значились в справке исполкома, — подернутые ряской болотца.

И вдруг, как рассказывают очевидцы этого события, раздался полный оптимизма голос главного бухгалтера комитета Николая Васильевича Щегоцкого: «Берем!»

Причем голос этот шел непонятно откуда, вроде бы из поднебесных далей… Но радостный возглас повторился, и члены профкома узрели наконец своего главбуха… на верхушке колокольни!

Ловко ступая по камням и цепляясь за кусты и деревья, Николай Васильевич легко добрался до макушки колокольни и оттуда увидел бесконечную череду елового леса, широкие поляны и яблоневые сады за околицей…

«Прекрасное местоположение, — сказал он, спустившись и не догадываясь, что почти дословно повторяет строку аксаковского стихотворения, — берем и оформляем!»

Так родился лагерь.

Многие ветераны радио помнят, как ездили они — юные пионервожатые — на лошадях от избы к избе, развозя в ненастье ужин ребятам. Позже появились дощатые домики, гордо именуемые корпусами.

Конечно же и в помине не было ни теперешнего клуба с его огромными залами, ни спортивных кортов, бассейна, библиотеки, комнат для игр и многого-многого другого…

Да, тот старый лагерь был малоустроенным, и в нем не было разных удобств, но вдосталь было всякой разной выдумки.

Не надеясь на свою память и зная, что склонна она у всех нас с годами на некоторое приукрашивание минувшего, заглянул я в давние подшивки многотиражки Всесоюзного радио и возликовал!

Было! Все это было: и почти ежедневные костры — настоящие, с пламенем до неба, и походы с ночевками в лесу, и вертолет Ми-4, который приземлился прямо на лагерной территории.

В этот день в гости к ребятам прибыл старейший русский летчик, «дедушка русской авиации» Борис Иллиодорович Российский. Об этом сообщалось в августовском номере газеты за 1958 год. Был прилет вертолета и летом 65-го, когда пионеры встретились с автором многих авиационных рекордов Татьяной Руссиян. И футбольный матч, который судил, а потом и сам встал в ворота Лев Яшин, — тоже был.

Кстати, здесь, в пионерском лагере, были сняты кинокадры, которые вошли потом в фильм о знаменитом вратаре. Фильм обошел многие экраны мира.

Запомнился мне еще один, вроде бы и не такой уж значительный, эпизод, но он, как мне думается, очень хорошо передает общую атмосферу пионерского лагеря тех далеких лет.

Было это летом 1967 года. К полднику двое вожатых — ребят, надо сказать, силой не обделенных — с некоторой натугой несли в столовую увесистый мешок.

— Кулек с конфетами, — пояснила начальник лагеря