Нитратами отравлены…
— Нитратные — это государственные.
— Какая разница! Рыночные, государственные… Земля-то одна…
— Отраву едим.
— Отравой дышим…
— Да-а-а…
— Все равно помрем…
"…Андрюша из мореходного училища вернется, будет за границу ходить. По Дунаю, например, плавать. Золотое дно! Рейс недолгий. А товара — вагон. Успевай только продавать. Кооператив купим, мебель. Вещи импортные появятся. Сколько можно ходить в том, что Чистякова сошьет…
А еще лучше, чтоб он на полгода уходил… Куда-нибудь в Перу… Сама себе хозяйка. Делай что хочешь. Лишь бы не знал никто…"
Вера и Чистякова сидели в кафе. Они ели из вазочек мороженое и запивали его коктейлем. В кафе было прохладно, а на улице солнце шпарило невыносимо. За соседним столиком сидели девочка лет десяти и мужчина в кожаном пиджаке. — Раньше в Индии, — говорил мужчина, — по древнему обычаю, жена не имела права жить дольше мужа. Ее ждала ужасная смерть. Ее живую сжигали на костре одновременно с телом умершего. — Я бы убежала, — сказала девочка. Мужчина снисходительно улыбнулся, покосился на Чистякову и продолжал: — Знаешь, самое интересное, что они сами этого хотели. В прошлом веке этот обычай запретили, но, несмотря на строжайшие меры предосторожности, имелись случаи самосожжения. Женщины кончали с собой не потому, что жизнь без мужа хуже смерти. — Он опять покосился на Чистякову. — Нет! Женщину толкал в костер какой-то внутренний импульс. Понимаешь? Девочка, восхищенно глядя на мужчину, кивнула, не переставая накручивать на палец свою тонкую косичку. Чистякова ухмыльнулась. — Другими словами, непреодолимый призыв глубоко взволнованного духа! — победоносно закончил мужчина, перевел дух и спросил у девочки: — Как мама с папой? — Хорошо, — ответила она и принялась за свое начавшее таять мороженое. — Слушаешься? Девочка кивнула, подавив вздох, потом спросила: — Пап, мама узнать просила, ты придешь в субботу нам помогать картошку копать? — Приду, — согласился мужчина, тоже вздохнул и добавил: — Куда ж я денусь… Чистякова с интересом осмотрела эту пару, потом, наклонившись над своим мороженым, тихо спросила Веру: — Интересно, кем это он ей приходится? — Первый папа, наверное, — ответила Вера. — Эх, — вздохнула Чистякова, — если бы моя мама за всех своих любимых замуж выходила!.. Водили бы они меня в кафе, разговаривали со мной… Была бы я умная… — Размечталась, — сказала Вера. И вдруг она увидела Сергея. Он подошел к стойке бара, барменша поставила перед ним бутылку "фанты" и стакан. Сергей принялся пить прямо из бутылки. Вера отвернулась. Чистякова с аппетитом доедала свое мороженое. Вера тоже немного поковыряла и, не выдержав, опять посмотрела на Сергея. Он сказал что-то барменше, та засмеялась. — Послезавтра Андрюшу провожаем, — сказала Чистякова. — Пойдешь? Вера пожала плечами. — А писать ему будешь? Вера опять пожала плечами. — Он же любит тебя. — Он пусть и пишет… Тут Чистякова увидела Сергея и преобразилась. Закидывая ногу на ногу и растягивая слова, произнесла: — "Я тащусь от него, как удав по пачке дуста!" Сергей отставил бутылку, напрягся и вспомнил, кто это. — "Я не верю в страсть повес! Я без них в застое! Мимолетный интерес меня не устроит!.." Бросил меня! Я стою одна! Танцы кончились! Вокруг дерутся! Где мужское плечо, за которое можно спрятаться?.. Исчезло! Растворилось! Я пришла домой чуть живая! — Здравствуй, Вера! — сказал Сергей. Вера кивнула. — "Слабой песенкой возник лучик однобоко… Уважаемый Сергей, я так одинока!" — Чистякова встала, подошла к Сергею и обняла его. — Это все я сама сочинила, — прошептала она ему в ухо. — Хорошо, правда? — Замечательно! — ответил Сергей. — А вот Вера говорит, что от моих стихов чесаться хочется, — пожаловалась Чистякова. — Ну Вера, наверное, Пушкина любит? — спросил Сергей, освобождаясь от объятий Чистяковой. — Люблю, — сказала Вера. — Да! И Толстого с Достоевским, — иронически добавила Чистякова. — А меня ты будешь любить, Вера? — Сергей сел напротив. — Нет. — Почему? — Что-то я ничего не понимаю! — встряла Чистякова. — Ты очень красивая, Вера. — Я знаю. — А я? — спросила Чистякова, удивленно осматривая то Сергея, то Веру. — Вера, ты мне очень нравишься! — Мужчина! Угомонитесь! Она несовершеннолетняя. Вас посадят! — предупредила Чистякова. — Я искал тебя, Вера. Ходил по улицам, всем женщинам в лица заглядывал… — Ну и как лица? — спросила Вера. — Так себе… — Ну, ребята, — развела руками Чистякова. — Я нижу, тут рождается большое, светлое, советское чувство!.. Не буду мешать твоему счастью, подруга! — Чистякова встала. — Лен, ты только далеко не уходи, — попросила Вера. Чистякова села за соседний столик к изумленно смолчавшим отцу с ребенком. — "Счастье, как воробей, что на ветке сидит, — продекламировала она. — Эту ветку качнет, и оно улетит…" Это я сама сочинила. Правда, здорово? — В общем… да… — согласился мужчина. — Сигаретой угостить? — предложила Вера Сергею. Он покачал головой, поинтересовался: — Так и будем сидеть? — Можем в кино сходить, — ответила Вера. — А откуда вы так хорошо знаете обычаи индусов? — спросила Чистякова у соседа, принципиально не глядя в сторону Веры. А Вера понимала, что все будет так, как захочет он… И он это понимал… Никаких сил у Веры больше не было… Комната в общежитии была довольно грязная. Стены с облупившейся голубоватой краской. Над столом фотография иконы "Мадонна с младенцем", раскрашенная фломастером и в рамочке. Сосед по комнате купил ее на базаре у цыган. На пыльном полу, в уголке, штук двадцать пустых бутылок из-под шампанского. Стонущие пружины железной кровати действовали на нервы. Вера даже не успела разобраться, что она чувствует к этому человеку. Его холодные глаза действовали на нее, как и на других женщин, завораживающе. Казалось, за ними кроется большая внутренняя сила. А на самом деле за ними не было ничего, кроме скуки. Уверенные крепкие руки налили Вере в стакан шампанского, потом ловко раздели, и она очнулась, когда по мозгам ударил скрип пружин. Но он вскоре прекратился. И глухо застучало в мозгу: надо собираться домой, трамваи ходят редко… — Который час? — спросила Вера. Сергей зажег настольную лампу и сказал: — Одиннадцать! — Мама! — воскликнула Вера и кинулась к соседней кровати, где была брошена ее одежда. В две секунды напялила ее на себя. — Как пожарник! —
Вера и Чистякова сидели в кафе. Они ели из вазочек мороженое и запивали его коктейлем. В кафе было прохладно, а на улице солнце шпарило невыносимо. За соседним столиком сидели девочка лет десяти и мужчина в кожаном пиджаке. — Раньше в Индии, — говорил мужчина, — по древнему обычаю, жена не имела права жить дольше мужа. Ее ждала ужасная смерть. Ее живую сжигали на костре одновременно с телом умершего. — Я бы убежала, — сказала девочка. Мужчина снисходительно улыбнулся, покосился на Чистякову и продолжал: — Знаешь, самое интересное, что они сами этого хотели. В прошлом веке этот обычай запретили, но, несмотря на строжайшие меры предосторожности, имелись случаи самосожжения. Женщины кончали с собой не потому, что жизнь без мужа хуже смерти. — Он опять покосился на Чистякову. — Нет! Женщину толкал в костер какой-то внутренний импульс. Понимаешь? Девочка, восхищенно глядя на мужчину, кивнула, не переставая накручивать на палец свою тонкую косичку. Чистякова ухмыльнулась. — Другими словами, непреодолимый призыв глубоко взволнованного духа! — победоносно закончил мужчина, перевел дух и спросил у девочки: — Как мама с папой? — Хорошо, — ответила она и принялась за свое начавшее таять мороженое. — Слушаешься? Девочка кивнула, подавив вздох, потом спросила: — Пап, мама узнать просила, ты придешь в субботу нам помогать картошку копать? — Приду, — согласился мужчина, тоже вздохнул и добавил: — Куда ж я денусь… Чистякова с интересом осмотрела эту пару, потом, наклонившись над своим мороженым, тихо спросила Веру: — Интересно, кем это он ей приходится? — Первый папа, наверное, — ответила Вера. — Эх, — вздохнула Чистякова, — если бы моя мама за всех своих любимых замуж выходила!.. Водили бы они меня в кафе, разговаривали со мной… Была бы я умная… — Размечталась, — сказала Вера. И вдруг она увидела Сергея. Он подошел к стойке бара, барменша поставила перед ним бутылку "фанты" и стакан. Сергей принялся пить прямо из бутылки. Вера отвернулась. Чистякова с аппетитом доедала свое мороженое. Вера тоже немного поковыряла и, не выдержав, опять посмотрела на Сергея. Он сказал что-то барменше, та засмеялась. — Послезавтра Андрюшу провожаем, — сказала Чистякова. — Пойдешь? Вера пожала плечами. — А писать ему будешь? Вера опять пожала плечами. — Он же любит тебя. — Он пусть и пишет… Тут Чистякова увидела Сергея и преобразилась. Закидывая ногу на ногу и растягивая слова, произнесла: — "Я тащусь от него, как удав по пачке дуста!" Сергей отставил бутылку, напрягся и вспомнил, кто это. — "Я не верю в страсть повес! Я без них в застое! Мимолетный интерес меня не устроит!.." Бросил меня! Я стою одна! Танцы кончились! Вокруг дерутся! Где мужское плечо, за которое можно спрятаться?.. Исчезло! Растворилось! Я пришла домой чуть живая! — Здравствуй, Вера! — сказал Сергей. Вера кивнула. — "Слабой песенкой возник лучик однобоко… Уважаемый Сергей, я так одинока!" — Чистякова встала, подошла к Сергею и обняла его. — Это все я сама сочинила, — прошептала она ему в ухо. — Хорошо, правда? — Замечательно! — ответил Сергей. — А вот Вера говорит, что от моих стихов чесаться хочется, — пожаловалась Чистякова. — Ну Вера, наверное, Пушкина любит? — спросил Сергей, освобождаясь от объятий Чистяковой. — Люблю, — сказала Вера. — Да! И Толстого с Достоевским, — иронически добавила Чистякова. — А меня ты будешь любить, Вера? — Сергей сел напротив. — Нет. — Почему? — Что-то я ничего не понимаю! — встряла Чистякова. — Ты очень красивая, Вера. — Я знаю. — А я? — спросила Чистякова, удивленно осматривая то Сергея, то Веру. — Вера, ты мне очень нравишься! — Мужчина! Угомонитесь! Она несовершеннолетняя. Вас посадят! — предупредила Чистякова. — Я искал тебя, Вера. Ходил по улицам, всем женщинам в лица заглядывал… — Ну и как лица? — спросила Вера. — Так себе… — Ну, ребята, — развела руками Чистякова. — Я нижу, тут рождается большое, светлое, советское чувство!.. Не буду мешать твоему счастью, подруга! — Чистякова встала. — Лен, ты только далеко не уходи, — попросила Вера. Чистякова села за соседний столик к изумленно смолчавшим отцу с ребенком. — "Счастье, как воробей, что на ветке сидит, — продекламировала она. — Эту ветку качнет, и оно улетит…" Это я сама сочинила. Правда, здорово? — В общем… да… — согласился мужчина. — Сигаретой угостить? — предложила Вера Сергею. Он покачал головой, поинтересовался: — Так и будем сидеть? — Можем в кино сходить, — ответила Вера. — А откуда вы так хорошо знаете обычаи индусов? — спросила Чистякова у соседа, принципиально не глядя в сторону Веры. А Вера понимала, что все будет так, как захочет он… И он это понимал… Никаких сил у Веры больше не было… Комната в общежитии была довольно грязная. Стены с облупившейся голубоватой краской. Над столом фотография иконы "Мадонна с младенцем", раскрашенная фломастером и в рамочке. Сосед по комнате купил ее на базаре у цыган. На пыльном полу, в уголке, штук двадцать пустых бутылок из-под шампанского. Стонущие пружины железной кровати действовали на нервы. Вера даже не успела разобраться, что она чувствует к этому человеку. Его холодные глаза действовали на нее, как и на других женщин, завораживающе. Казалось, за ними кроется большая внутренняя сила. А на самом деле за ними не было ничего, кроме скуки. Уверенные крепкие руки налили Вере в стакан шампанского, потом ловко раздели, и она очнулась, когда по мозгам ударил скрип пружин. Но он вскоре прекратился. И глухо застучало в мозгу: надо собираться домой, трамваи ходят редко… — Который час? — спросила Вера. Сергей зажег настольную лампу и сказал: — Одиннадцать! — Мама! — воскликнула Вера и кинулась к соседней кровати, где была брошена ее одежда. В две секунды напялила ее на себя. — Как пожарник! —