- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (147) »
Постановлением
Совета Министров Союза ССР
ВАСИЛЕВСКОЙ
ВАНДЕ ЛЬВОВНЕ
за трилогию «Песнь над водами»
(«Пламя на болотах»,
«Звезды в озере», «Реки горят»)
присуждена
СТАЛИНСКАЯ ПРЕМИЯ
второй степени
за 1951 г.
Ванда Василевская ПЕСНЬ НАД ВОДАМИ
Трилогия
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ РЕКИ ГОРЯТ
Глава I
Ядвига с трудом протискивалась сквозь толпу, забившую вокзал. За путями, на пустырях, под заборами, в закоулках между железнодорожными строениями раскинулся огромный бивуак. Люди сидели на узлах и чемоданах, метались во все стороны, таскали откуда-то щепки, уголь, и в воздух взвивались дымы костров. «Маня! Маня!» — то ближе, то дальше кричал отчаянный женский голос, словно ножом разрезая слитный гул стоголосой толпы. Ядвига кутала в шаль своего сына. День был теплый, но ребенок, видно, совсем расхворался. Он тяжело висел у нее на руках. Руки деревенели, — казалось, ребенок выскользнет из них. Но Ядвига боялась даже поправить его — при каждом движении помутившиеся, невидящие детские глаза болезненно жмурились, а из запекшихся губ вырывался слабый дрожащий стон и отдавался в сердце Ядвиги, как внезапный удар. Она старалась ступать осторожно, тщательно сторонилась людей и со страхом думала, что ее могут задеть, толкнуть и тогда опять протяжно застонет ребенок. Да, ему становилось все хуже. Еще вчера утром он играл и смеялся и только к вечеру начал плакать, отказываясь от еды. А теперь он весь горит и как будто совсем перестал узнавать ее. Она нашептывала ему нежные слова, уговаривала, что все будет хорошо, найдется врач, посоветует, поможет. Но этим шепотом она утешала только себя, идя в толпе, которая выносила ее из тесного вокзала на широкую улицу. Расспрашивать о дороге не пришлось — все торопились в одном направлении, к польскому посольству. Улица выглядела так, словно по ней двигалась огромная процессия, хотя в ней был самый разный и случайный люд, бредущий с вещами, идущий налегке. Где-то тут же рядом с Ядвигой одноногий человек упрямо стучал костылем по выщербленным плитам узкого тротуара. Многие шли прямо по грязной мостовой. — Поезда уже сформированы, — сказал кто-то. — Не знаю только, кто в них попадет, — ответил ему сердитый, нетерпеливый голос. — Видел, что на вокзале делается? — Черт бы их побрал с их порядками… Ядвига, как сквозь туман, слышала обрывки разговоров, проклятия, внезапные взрывы смеха, плач девочки, не поспевающей за матерью. — Осторожней! — почти крикнула Ядвига, когда какой-то усатый субъект бесцеремонно толкнул ее плечом. Он возмутился: — Скажите, принцесса какая! И чего вы прете с ребенком? Вот народ — прямо как бараны… Поезда стоят, так нет того, чтобы подождать, пока придут и разместят по вагонам, все лезут в посольство, будто там золотые часы раздавать будут… — Хоть бы хлеба дали, — откликнулась какая-то дамочка в калошах на босу ногу. — А уж без часов как-нибудь обойдемся. — Хлеба… Уж союзнички похлопочут, чтобы хлеба не было… Уморят они нас голодом в дороге, вот увидите. — Что же вы сами-то на вокзале не дожидаетесь, а тоже в посольство прете? — насмешливо спросил мрачного усача тощий верзила в фуражке со сломанным козырьком. Усач покраснел. — Стало быть, дело есть. — У каждого дело есть, — вмешалась дама, шлепая калошами, на каждом шагу спадающими с ее босых ног. Слух Ядвиги ловил это мерное шлепанье калош. Она не понимала, не слушала, что говорят. Все проходило мимо сознания, и невольно она ждала лишь очередного чавканья калош. Этот звук стал казаться признаком, что она идет, куда надо, — ведь дама в калошах сказала, что у нее дело в посольстве. Нужно было только прислушиваться к ее шагам, не терять их звука среди говора толпы, назойливо звучавшего вокруг. Только бы добраться до посольства… Но это оказалось не так-то легко. Перед зданием посольства стояла толпа. Лестница тоже была забита людьми. Кипели ссоры и пререканья. — Куда вы лезете, мадам? — Какого черта за два часа очередь с места не сдвинулась? — А с чего ей двигаться? Никого не принимают. — Как так, не принимают! Это еще что за порядки? Люди ждут… — Ну да, и господин посол тоже только и ждет, когда вы, мадам, к нему явитесь. — А чем ему тут еще заниматься? — Вот именно! Откуда-то сверху, с лестничной площадки, вдруг раздался голос. По-видимому, что-то объявили. — Тише! — Сам потише! — Да успокойтесь же, черти драповые, там что-то говорят. — Кто это черти, позвольте спросить? — Ах, как мы нежно воспитаны! — Еще бы! Ясновельможное панство в поселках хорошему тону обучалось, теперь к нему без палки и не подходи! — Прошу пропустить меня, мне нужно немедленно! — кричала дама в шляпке. — Уборная внизу, во дворе, к вашему сведению, раз вам так срочно. — Хам! — Ого-го-го! Дама в шляпке бесцеремонно работала локтями. Вдруг она пронзительно вскрикнула: — Послушайте, дорогой мой, я не могу пробиться! Сверху раздался повелительный голос: — Господа, будьте любезны пропустить эту даму. На лестнице зашумели: — Это еще почему? Все ждут. — Не пускать ее, и все тут! — Что это, надо в шляпке быть, чтобы туда попасть? — Стоп, стоп, сударыня, не так бойко, — преграждал дорогу все тот же худой верзила в рваной фуражке. Но сверху уже проталкивался молодой человек с черными, гладко прилизанными на прямой пробор волосами. Дама в шляпке ухватилась за его рукав. — Ах, дорогой мой, что это за люди, что за люди! — Глядите-ка, люди ей не нравятся… — А как же, в шляпке… — Ясновельможная пани! — Большевистские порядки хотят завести! — отчаянно пискнула дама в шляпке, буксируемая сильной рукой прилизанного юнца. — Это мы-то большевистские порядки заводим? А вы, мадамочка, где были, когда мы по тюрьмам гнили? — Там небось шляпок с перышками не выдавали. Ядвигу притиснули к стене у дверей, приоткрытых в какую-то переднюю. В эти двери никого не пропускали, прорвалась только дама с перышком. Ребенок как будто спал. Ядвига боялась его выронить, ее ноги подгибались, — пожалуй, даже лучше, что такая давка, а то бы она, наверно, упала. Голова кружилась, грязную лестничную клетку словно затянуло туманом. — Не курите, господа, выдержать невозможно от этой махорки… — А вы, сударыня, угостите- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (147) »