все смотрю в зал, на него. Большой зал со стеклянной крышей постепенно заполняется гулом голосов. В голове куча мала из сменяющих друг друга блюд. Официанты бойко снуют между столиками, скользя по плиточному полу. Они пролетают мимо меня, не глядя, с озабоченным видом, иногда сквозь зубы отдавая мне распоряжения. Кофе на седьмой. Смотрю на свои руки, не дрожат ли они, но нет, мой организм спокоен. Конечно, я бледнее, чем обычно, но кого это заботит? Опять стреляющая боль в животе, старая рана дает о себе знать. Ко мне подходит шеф. Неторопливо. Говорит, что восемнадцатый хочет меня видеть. Я поднимаю голову. За восемнадцатым сидит ingegnere^[1]. Я знаю, в чем дело. Ingegnere — наш завсегдатай. Он кончил есть и теперь рассчитывает на мои таланты. Подхожу к столику. Ingegnere мне улыбается. Говорит, что прекрасно поужинал и теперь хотел бы выпить маленькую чашечку кофе, только кофе настоящего, а не пресного без кофеина, и хотя ночью он должен обязательно выспаться, но кофе без кофеина — это не кофе. Спрашивает меня, не могу ли я ему помочь. Я киваю. Он мне подмигивает. Я все могу. Он это знает. Я возвращаюсь к кофеварке. По части кофе мне нет равных. Потому я и работаю здесь. Иначе такой мелкой сошке, как я, никогда не получить места в этом ресторане. Никто в Неаполе не умеет варить кофе, как я. Меня научил этому отец. Мой второй отец — Гарибальдо Скальфаро. А он это искусство унаследовал от дяди. Я умею варить кофе на любой вкус и на все случаи жизни. Хлесткий, как пощечина, — чтобы легко проснуться утром. Мягкий и нежный — от головной боли. Сливочный — сладострастный. Крепкий и терпкий — прогоняющий сон. Кофе-ожидание. Кофе-провокатор. Я колдую, как алхимик. Добавляю пряности, которые не распознать на вкус, но эффект очевиден. Ingegnere за восемнадцатым столиком будет хорошо спать сегодня ночью и проснется утром без тяжести в голове. Я улыбаюсь. Шефу не терпится разрекламировать мои таланты. Он заказал отпечатать новые меню с дополнением: «Волшебный кофе от Берсальера. Для нас нет ничего невозможного. Исполнение заветных желаний…» Ну и, конечно, под этим предлогом уже поднял цены. Надеется на приток новых клиентов. Я улыбаюсь. Ничего такого не будет. Сегодня вечером я приготовлю кофе в последний раз — для того, за кем я так пристально слежу — для Тото Кулаччо. И когда шефу привезут новенькие блестящие меню, я буду далеко, и ему придется их выбросить, осыпая меня проклятиями.

Тото Кулаччо, с которого я больше не свожу глаз, доедает своих жареных кальмаров. Он весь вымазался пастой по-аматричански. Как всегда. У него дрожит рука, и он с трудом удерживает вилку. Какая удача, что он дожил до сегодняшнего вечера. Тото Кулаччо. Его можно принять за почтового служащего на пенсии. Он облысел, пальцы у него распухли. Но я-то знаю, на что он способен. Я знаю, почему он повсюду чувствует себя как дома и почему машет мне рукой с раздраженным видом хозяина: это не клиент подзывает официанта, это команда собаке — к ноге!

Я бросаю тряпку за стойку. Подхожу. Он знаком велит мне наклониться и своим гнусным голосом шепчет на ухо, что вечер еще не закончен, его поджидают две шикарные дорогие красотки, но силы уже не те, особенно после такого плотного ужина. И теперь он надеется на меня, просит сделать ему маленькую чашечку кофе, чтобы не оплошать. Он не ждет от меня ответа. Знает, что я могу это сделать. Я возвращаюсь к кофеварке. Напряженный, как струна. Меня прошибает пот. Кровь стучит в висках. Я весь мокрый. Спазмы в животе. Словно я вновь истекаю кровью. Только бы выдержать. Чувствую себя ребенком, скрючившимся на мостовой. Слышу удаляющийся голос отца. Я должен взять себя в руки. Не допустить, чтобы мной овладели видения и страхи. Все случится сегодня вечером. Сейчас. Через несколько секунд. Отец в нетерпении. Он зовет меня. Кофе налит в чашку. Я ничего в него не добавил. Это и не нужно. Кофе самый обычный, но Тото Кулаччо все равно не выпьет его. Я ставлю чашку с блюдцем на поднос. Туда же кладу и нож. Иду к Тото Кулаччо. Жарко. Чуть не смахнул графин с водой, проходя мимо одного из столиков. Живот болит. Я подхожу к нему все ближе и ближе. Пока он не понял, что я стою у него за спиной, громко называю его по имени: «Тото Кулаччо», и он вздрагивает. Люди за соседними столиками притихли, не понимают, почему я стою не двигаясь и бледный как смерть. Он обернулся и злобно смотрит на меня. Я не отвожу глаза. Да, это он. Так похож на себя. И тогда я говорю ему, что меня зовут Пиппо Де Ниттис, и это звучит странно. Все присутствующие меня слышали. Я так громко назвал свое имя, что люди оборачиваются на меня. Сейчас он спросит меня, как я осмелился назвать его по имени и на кой черт ему сдалось мое. Но я его опережаю. Роняю на пол поднос с чашкой кофе и стаканом с водой — они разбиваются вдребезги у моих ног — и ударяю его ножом прямо в живот. Крики вокруг. Оцепенение. Люди потрясены, застыли, открыв рот. Хорошо, что они молчат. Пусть все смотрят на меня. И пусть потом расскажут, что видели. Я рассчитал силу удара, пырнул его именно так, как хотел. Не убил на месте. Хочу, чтобы ему было больно, чтобы он стонал и плакал. Вспарывать живот я не собирался. Теперь надо спешить. Встаю позади Кулаччо и приставляю нож к горлу. Сейчас события начнут развиваться стремительно. Живот больше не болит. Я все слышу. Все вижу. Женщины так и не опомнились. Мужчины не смеют встать, так им страшно. Кулаччо начинает выть от боли. На его рубашке уже проступила кровь. Легким нажатием на нож я заставляю его встать. Он подчиняется, превозмогая боль в животе. Веду его к выходу, опрокидывая пару столиков. Мы доходим до входной двери. Никто и не пытается нас остановить. Кулаччо скулит, как собака. Я знаю, что он чувствует. Я тоже скулил, как он, много лет назад, корчась от боли, не в силах вздохнуть. Я был совсем маленьким. Все это он забыл. Ну и ладно. У него будет время, чтобы вспомнить. Выходим из ресторана. Свежий морской воздух еще больше возбуждает меня. Безмолвие причала нарушают только его стоны. Машина ждет. Труднее всего подняться по ступенькам на улицу Партенопе. При каждом усилии он стонет от боли. Этот раненый кит еле удерживается на ногах. Кулаччо рыдает и о чем-то молит, только я не обращаю внимания на его стоны. Удар был нанесен безупречно. Он способен передвигаться. Сознания не потерял. Мы уже у машины. Приказываю ему открыть дверь. Швыряю его на переднее сиденье. Он съеживается, как слизняк, который может наконец лизать свои раны. Плачет, держась за живот. Сиденье уже залито его кровью. Я быстро обхожу машину, все еще держа нож в руке. Моя очередь хлопнуть дверцей. Сажусь рядом с ним. Прекрасная ночь, влажная и тихая. Я доволен. Время у нас есть.

II Кровь на