возбуждением? откуда берется уверенность в приближающихся счастливых переменах при звуке первых капель дождя?

БАС. Возвращаясь к роману «Фальконер», я бы так определил его суть: это история узника, рвущегося на свободу. Только тюрьма, в которой Чивер ощущал себя заключенным, построена не людьми. Ее стены, балки и решетки выстроены из каких-то глубинных основ человеческого бытия. Большинство людей легко смиряется с этим и спешит устроиться внутри стен с минимумом неудобств. Только не Чивер. Он рвется на волю неразумно, безнадежно, отчаянно. Огромный читательский отклик на роман я готов объяснять тем сочувствием, которое каждый из нас испытывает к попытке смелого беглеца: удастся или нет?

ТЕНОР. В привычных нам категориях реальной жизни мы можем сказать, что попытка не удалась. Ни мировая слава, ни богатство не принесли Чиверу спасения от чувства одиночества, томившего его всю жизнь. Когда он умирал от рака летом 1982 года, жена и дети сменялись у его постели, сотни друзей и читателей справлялись о ходе болезни, десятки газет готовили места для некролога. Но и на смертном одре он не мог удержаться от сарказмов в адрес близких. «Как это умно с твоей стороны, Сузи, предположить, что я просил не просто выключить нагреватель, а также выдернуть штепсель из розетки». И дочь поневоле вспомнила сотни подобных замечаний, начинавшихся с «как это умно с твоей стороны», и сердце ее сжалось от тоски.

БАС. Тем не менее после смерти отца дети делали все возможное, чтобы память о нем не умирала. В 1884 году Сьюзен опубликовала воспоминания под названием «Домой до темноты». В 1988 году под редакцией Бена вышли избранные письма Чивера. Затем дошла очередь и до дневников. Чивер при жизни обсуждал с сыном возможность их издания и был очень рад, что Бен поддержал эту идею.

ТЕНОР. В 1990 году Сьюзен устроила аукцион. Она пригласила видных издателей в свою квартиру, где на столах были разложены все 28 заполненных блокнотов. Приглашенным была дана возможность знакомиться с текстами в течение нескольких часов. Один из них писал впоследствии: «Впечатление от дневников осталось гнетущее. Жизнь Чивера предстала предо мной как шатания между отчаянием, тоской и беспричинной эйфорией, кончавшиеся обычно мастурбацией и бутылкой».

БАС. Но, ко всеобщему изумлению, представитель издательства «Кнопф» предложил купить права на издание за миллион двести тысяч долларов. Сделка совершилась, и книга сначала появилась отрывками в «Нью-Йоркере», а в 1991 году вышла отдельным томом. Скандал был немалый, одни ругали и возмущались, другие хвалили искренность автора и смелость издателей. А были даже такие, которые ставили «Дневники» в один ряд с «Исповедью» Блаженного Августина, Руссо, Толстого.

ТЕНОР. В финале романа «Фальконер» Фаррагут, сбежавший из тюрьмы, встречает в ночном городе человека с чемоданом и горой всяких пожитков у ног. В ожидании автобуса они разговорились, и человек рассказал свою печальную историю. Его выселили из квартиры. Нет, не за неуплату — деньги у него есть. Но хозяйка дома, из тех вечных вдов, которые остаются вдовами, даже если их муж сидит на кухне и пьет пиво, которые ненавидят жизнь в любой ее форме, цвете и запахе, объявила его нарушителем мира и спокойствия. «Меня выселили за то, что во мне есть все, что свойственно человеку, — объяснял новый знакомый. — Я произвожу шум, я иногда кашляю по ночам, иногда насвистываю, занимаюсь йогой. Шум, испускаемый мною, расходится вверх и вниз по лестнице, и за это меня выселили из квартиры». Не спрятан ли в этом персонаже печальный автопортрет Чивера, каким он видел себя? Постоянно «выселяемым», вытесняемым из мира за то, что не умел подавлять в себе общечеловеческое и тем самым превращался в «нарушителя мира и спокойствия»?