тут представляют, умело эпатирует и подтасовывает. Причем в рамках распространенной и модной идеологии. Прежде всего «антиклерикальной». И всех зовет в неизбежное, так сказать, « гаджет будущее» — с особым, узнаваемым пафосом. Между прочим, хоть и это «из другой оперы», Невзоров с Жириновским тоже ловко пользуются заданным «дискурсивным кодом», не лишенным некоторой необходимой «безуминки». …Кстати, подобные «интеллектуальные продукты», по моим наблюдениям, давно и хорошо продаются.

Ниже — финал довольно «прикольной», как это может кому-то показаться, беседы:

«Я не верю в существование общественной морали — этой преступной иллюзии симметрии и консенсуса, единого и цельного нравственного поля группы. В моем представлении, существуют разные субъективные морали, которые соприкасаются и, бывает, находят согласие в рамках общественного договора, но с точки соприкосновения и согласия не означают существования некоей универсальной, общей морали. Просто сегодня некоторые из нас договорились, что не будут друг друга убивать.

— Какую позицию вы займете в импровизированной войне машин и людей?

— Биологическая эволюция не знает примеров, когда сильный жалел слабого, и в этом смысле в гипотетической войне машин и людей человеку тщетно надеяться на снисхождение механизма. Но это не означает, что я противник машин и искусственного интеллекта — именно в них я вижу и новый мир, и новое будущее. Но в наших человеческих интересах как можно скорее перестать быть людьми, стать уже хотя бы киборгами, чтобы подготовить себя к диалогу и сожительству с машинами».

 

Нина Хайлова. Андрей Михайлович Рыкачев. — «Вопросы истории», 2011, № 11.

Об идеологе «русского культурного капитализма» с «национальным лицом», экономисте и публицисте, погибшем под Краковом в 1914 году (имея освобождение от воинской повинности, он ушел на фронт добровольцем). Ему было 38 лет. Удивительный был и, судя по всему — новый человек.

П. Струве считал, что разрозненные труды Рыкачева и работы о нем самом должны быть непременно систематизированы и выпущены книгами, чтобы «сохранить <…> как неугасимое живительное пламя, свет редкостного человеческого духа, который должен укреплять и утешать многих и многих в трудной борьбе за Россию и её достоинство». Этого, увы, до сих пор не сделано — Рыкачев прочно забыт.

 

Олег Чухонцев. Пером по сусекам. — «Рубеж», Владивосток, 2011, № 11 (873).

 

Чтобы осталась хоть горстка, исписывай гору,

гуру один говорил, а я не пишу ничего

и, забиваясь в пещеру (платоновскую), как в нору,

тем и питаюсь, что вижу из сна своего.

Немочь и мочь здесь живут

в мониторном мерцании,

сосуществуя, но русский смирится ли нрав,

что созидание выше, чем созерцание, —

трудно представить подобное, Розанов прав.

 

…В свежем номере тихоокеанского альманаха — помимо Чухонцева и Ермаковой — публикуются также новые стихи Максима Амелина, Марии Галиной, Геннадия Русакова… Среди переводных публикаций: Пиндар (пер. с древнегреческого М. Амелина), Звиад Ратиани и Шота Иаташвили (пер. с грузинского Б. Кенжеева), Хидэнори Хитура и Минору Коно (пер. с японского А. Долина). Часть публикаций подготовлена в содружестве с редакцией нашего журнала.

 

Эхо рока (отклики на статьи Марины Журинской в № 8 — 9 «Фомы»: «Дети минут» и «Фатум, он же рок»). — «Фома», 2011, № 11 <http://www.foma.ru> .

«А возможно вписывание в контекст и с позиции современника; но для этого нужны два качества. То, что я бы назвал широтой охвата, — не просто эрудированность, не просто знакомство с большим количеством текстов культурной традиции, но восприятие этих текстов, создававших их людей, обстоятельств их возникновения как тела культуры, которое, как и некое другое тело, пронизано „составами и связями”. Необходимо и восприятие одного из измерений этого тела — языка — как некой целостности. Все, что сказано, продекламировано или спето по-русски, составляет некую связность, которая в свою очередь сплетена с общей связностью языков человеческих — и, я бы предположил, ангельских, — и с другой связностью — музыки, потому что речь и музыка вообще сплетены или, вернее, растут из общих корней. <…>

Тексты Марины Андреевны Журинской возвращают культуре ее целостность — целостность, в которую вписаны и вплетены и Шекспир, и поэты Серебряного века, и Виктор Цой» (Сергей Худиев, публицист).

«Рок не появился ниоткуда. Рок-музыка, рок-поэзия сегодня — ниточка, которая тянется от нас к Гомеру. Ведь в нашей нынешней культуре почти не осталось поэзии, кроме рок-поэзии, и поэтов, кроме рокеров. Они почему-то знают про список кораблей, который никто не прочтет до конца и который был прочтен до середины.

Роберт Циммерман, взявший псевдоним в честь выдающегося валлийского поэта, может быть, последнего романтика Европы ХХ века, попробовал стучаться своими песнями в небесную дверь (речь о Бобе Дилане. — П. К. ). Джоан Баэз записала в 1968 году диск под названием «Крещение» (Baptism), где спела прекрасные баллады на стихи Джона Донна, Эдварда Э. Каммингса, Федерико Гарсия Лорки, Жака Превера, Артюра Рембо, Уолта Уитмена и (!) Евгения Евтушенко.

Саймон и Гарфанкел в любимейшей мною песне The Dangling Conversation поют о Роберте Фросте и Эмили Дикинсон, — той самой чудной Эмили Дикинсон, стихами которой была расписана бейсбольная перчатка Холдена Колфилда, героя моего любимого Сэлинджера; не зря первая моя публикация в „Альфе и Омеге”, куда меня позвала Марина Андреевна, называлась „Над пропастью во ржи”» (протоиерей Алексей Уминский, настоятель столичного храма Святой Троицы в Хохлах).

Составитель Павел Крючков

(обратно)