Отдельные лампы на потолке, испорченные, мигали, как будто снимали без остановки место преступления. Весь рейс разбрелся: кто сел на корточки, а кто неврастенически таскался, мозоля и мозоля взгляд. На одном из спящих транспортеров, как птенцы-переростки на жердочке, уселись высоченные парни, с десяток, все в олимпийках, с приметными коленями. Это московская волейбольная команда возвращалась с соревнований.

Они очень страдали в “тушке”. Пересаживались, слонялись. Уморительно упрашивали стюардессу пустить их в бизнес-класс, полупустующий, а она уморительно же, очень вежливо отнекивалась. Беда их заключалась в том, что сиденья им, двухметровым, были не по калибру, а места у прохода взять не успели — поздно приехали в аэропорт.

— Если лететь далеко, то нам берут билеты на аэробусы, там места больше, — пояснил Наташе с Пашей громадный обаятельный блондин. — Ну а если меньше двух часов, то разрешается на Ту-154. Ну а от вас как раз час пятьдесят лететь...

И он очень профессионально поел. Знаете ли, вся эта куча коробок, пластмассовые ножички и масло, с этим нужно наловчиться.

Он поменялся с кем-то, кто сидел у прохода, втиснулся: “Не возражаете?” Конечно нет. Полет был если и не жутковатым, то удручающим точно. Из-за часовых поясов получалось, что улетали и прилетали в один и тот же час, да не лайнер — машина времени, будто бы висящая на месте. Относительно солнца ведь, по крайней мере, точно? Улетали затемно и прилетали затемно, и было в этой предутренней мгле тревожно, большую часть времени без света, с путеводной звездой “No smoking”. А тут и разговорчивый сосед. Чего с таким бояться, — усмехнулся Павел, буквально-таки втиснутый в сильное мужское плечо.

Порой тот и поспать пытался — и стоя, как слон, нависая над всеми. Шнурки, небритость, ногти как иконы.

— Я ведь вообще из Молдавии. Меня оттуда выкупил клуб, получается. (Ой, бляха-муха, с каким скандалом все это шло, вы бы знали.) Ну, там родители, братья... Друзья... Иногда езжу, если отпуск... Редко получается, конечно.

— А тебе вообще хотелось уезжать? — спросил Паша, мучимый своими мыслями, после короткой паузы. Сосед не без труда, аж повернувшись, посмотрел на него с недоумением. Он, кажется, не очень понял вопрос.

— Нет, ну мне клуб дал квартиру... Нормально... Сейчас я “лексус” взял, в кредит, правда...

Сейчас птенцы-мутанты попрыгали с жердочки, вернее, с транспортера, который дернулся, и потекли долгожданные сумки-чемоданы, промороженные в стратосфере до самых до глубин.

К несчастью, Наташа на каком-то форуме прочла, что когда-то, зачем-то и для кого-то от Шереметьева ходит автобус в американское посольство. Никаких не то что официальных, а даже и внятных подтверждений найти не удалось, но Натка, несмотря на затянувшиеся семь утра, пребывала в худших формах активности. Снаружи, за громадными стеклами, ряды “газелей” мокли с “до метро”, но для Наташи это был не аргумент. Оставив Павла с вещами, она помчалась в поисках мифического автобуса по хмурому похмельному аэровокзалу, где зевали буфетчицы и брились люди в туалетах — совсем как в советском кино.

Офонаревший от недосыпа Павел побрел с тяжелой сумкой, чтобы хоть куда-то побрести, и стал таращиться в уголке в лист с объявлением, чтобы хоть куда-то таращиться.

— Тбилиси? — сунулся к нему прыщеватый тип.

— Что?

— Ты в Тбилиси, говорю? Можем помочь. Пошли, там набирается чартер на Баку, оттуда тоже переправим... Осталось всего несколько мест...

— Извините, вам что надо?

— ...А если тбилисский билет на руках, то помогу сейчас сдать без очереди.

— Псих, что ли, — пробурчал Паша, взваливая сумку, умотанную в целлофан и весившую как труп Лоры Палмер.

С Наташей они ехали в Москву в плотненько усаженной “газели” все-таки, тащились в химкинских пробках, небо синело и сырело, а они спали щека к щеке, любимо и крепко, как дети.

На то, чтобы пристроить вещи и Наташу пристроить в посольство, ушло часа три, и Павел нырнул в метро с внезапной свободой, не зная, куда и податься во всю эту пропасть времени. Ему уже случалось бездельничать в Москве, меряя часы и километры по арочным иномарочным переулкам. Путь неизменно начинался из центра, от нарочито медного Пушкина, перед которым и теперь, в октябрьскую хлябь, скейтеры наверняка гоняют голубей. Помнится, в какой-то любимой книжке путь по пиратской карте начинался от скелета. “Остров сокровищ”?

В метро Паша стоял у задней двери, смотрел на следующий вагон, похожий на расшатавшийся зуб, и мучительно соображал, нет ли книг и дисков, которые следовало бы купить в столице. Ничего не приходило в голову. Ну что ж, придется просто думать, и здесь, без дел и встреч, от этого уже не убежать.

Оптимистичная дура читала, как пономарь, про Красные ворота и про “...инвалидам, пожилым людям, пассажирам с детьми”.

Итак, что делать?

Можно, конечно, понадеяться, что именно в этот момент Наташе отказывают в визе, но это же смешно. А что. И в храм зайти, где Пушкин венчался, и свечку за это поставить. Ха. Бред.

Был в принципе и аварийный вариант, о котором он как-то старался и не думать, но в конце-то концов — нельзя, оцепенев, наблюдать, как так вот просто уходит любимый человек. Надо дергать за все рычаги, за которые только можно... и, наверное, нельзя.

Парень знакомый, учились на одном потоке, летом — едва вручили дипломы — покидал в сумку минимум вещей, сделал ручкой всем — родителям, друзьям, стране — и умотал в никуда. Буквально. Тоже в Штаты, но там его никто не ждал, и только полулегальная, полубомжеская жизнь без целей, с каким-то, условно говоря, подметанием улиц. Так, может, подгружать полярной белизны картофель в раскаленные масла фастфуда — его мечта? Едва ли. Мечты, наверное, не было. Просто полярная, опять же, свобода, когда нигде и ничего не держит. Но у Паши есть хотя бы цель. Поломать об колено всю свою жизнь, всех бросить — ради того, чтобы быть рядом с Ней. Все отдать ради этого, и хоть машины мыть, хоть развозить пиццу, забыв себя и все свое прошлое, как манкурт.

Он, Паша, сможет?

Павел Николаич летит на Марс. С концами.

Глаз неприятно зацепился за английские слова: две доски благородных металлов, “roubles only / только в рублях” и “Здесь жила Любовь Орлова”, соседствовали на одном доме...

Это все жизнь мстит ему, потому что нельзя предавать мечты. Он не стал кем хотел, побоялся амбиций, целей, и вот результат, он никто, а Наташа строит свое будущее, а он... А он — никто, так чего же путаться под ногами.

Началось классе в девятом. Все сошлось: и невинный поначалу интерес к зодчеству, с пыльными