для нее это стало таким же, как для Хатор и для других. Это было бы слишком… соблазнительно. Счесть их наконец-то друзьями, родными… своими… После того, как умерли мама, брат, дядя и Дик… Нет, никогда. Порой Бет забывалась. Что там порой — часто. Особенно видя Рихарда на мостике, уверенно отдающим приказы во время маневра или боя. Было так здорово принадлежать к команде этого великолепного золотого воина, мастера и командира… И когда Бет ловила себя на этом чувстве (а это случалось все реже и реже, потому что чувство захватывало ее целиком), она стаскивала с запястья тяжелые сохэйские четки, перебирала их в руке и думала о тех, кого потеряла, заставляя себя ненавидеть виновников этой потери — дядю и всех остальных. Правда, с каждым разом это получалось у нее все хуже.

Гем-медтех сделал ей операцию на гимене — поставил несколько простых швов, которые разорвутся, когда император соизволит засунуть в нее свой нефритовый стебель, и оросят простыню двумя-тремя капельками крови. Интересно было бы посмотреть на его лицо, если бы он услышал, что вместо золотой монетки ему подсунули шоколадку в фольге. Или шепнуть ему эту тайну в самый ответственный момент — чтобы его боец позорно дезертировал? Бет порой упивалась этими мыслями, хотя в глубине души понимала, что никогда так не сделает. В отличие от Дика, она боялась смерти, а здесь смерть все время ходила совсем рядом. У Шнайдера было много врагов, он был слишком блестящим, чтобы не возбуждать зависти, а гибель сестры ослабила его лагерь. «Чертов мальчишка отрубил мне правую руку», — так сказал он однажды. Они с Лорел были любимцами Тейярре, его наставниками и спасителями, а в виду намечающейся свадьбы — почти родственниками. Выкинув свой номер, Бет одним ударом разрушила бы их статус, их бы сожрали так же быстро, как они сожрали Дика, и никто бы не смог ее защитить. А «самураем героической смерти», бросающим себя на вражеский танк с обвязкой из гранат, она никак не была.

Несмотря на это особенное ощущение общности с людьми, она ни с кем не могла разделить свои мысли. Даже с Хатор, которая инициировала ее в каждом прыжке. Хатор была первоклассным пилотом, как Дик — с ней не было страшно, и голос ее был голосом виолончели. Но открыться ей Бет не могла. Когда-то ее тяготила необходимость исповедоваться. Теперь она поняла, какой была дурой. Священнику можно рассказать что угодно — и за это ничего не будет, ну там велят читать два розария каждый день или что-то такое… Здесь такого рода сведения немедленно станут добычей чьих-то жадных ушей и ядовитого языка. Знаете, а ведь невеста, которую Шнайдер хочет подсунуть Тейярре, уже побывала под казненным убийцей! Клятвопреступление и ложь!

Но была еще одна причина, по которой она все-таки намеревалась этого не делать: сам Керет, его трогательная беззащитность. Он был совершенно серьезно, без дураков, влюблен, и он был хорошим человеком, по-настоящему, без гнильцы хорошим. Наверное, даже самым лучшим из всех, кого она знала — из живых.

Она поняла, что скучает по нему. Не то, чтобы очень — но, скажем так — гораздо сильнее, чем по лорду Якобу и своей приемной бабушке. А еще она скучала по Рину Огате. Смешно: скучать по синоби-соглядатаю. Но все-таки он был ее братом, и с ним можно хоть немного пооткровенничать.

Так что, выходя на причал в глайдер-порту под все такой же восторженный рев толпы (едва эскадра достигла станции Акхит, как на планету примчался ансибль-пакет с победной реляцией), она испытала радость возвращения домой.

«Чушь! Это не мой дом!»

Бет улыбнулась и помахала шумящей под причалом толпе. Потом лицо ее несколько помрачнело — на другой стороне глайдер-порта она увидела старый грузовой причал, используемый ныне как эшафот.

Со стороны парадных ворот глайдер-порта к ней приблизился человек в длинной золототканой тунике, темно-красном плаще и золотой маске. Он стоял на медленно плывущей гравиплатформе, и не сошел на причал, а протянул Бет руки и помог приподняться на его платформу, чтобы подарить ей поцелуй. Именно приподняться — платформа была слишком мала, чтобы двое могли уместиться на ней.

Шнайдер тоже получил свой поцелуй — в щеку. Потом его обняла цукино-сёгун, леди Альберта, потом пошел обмен официальными поклонами с главами кланов, пришедшими встречать тайсёгуна. А потом Шнайдер развернулся к толпе и взялся за перила.

— Подайте мой голос на усилители, — велел он, а потом поднял руки, приветствуя народ.

Увидев этот знак, толпа внизу снова взвыла.

— Люди Картаго! Люди дома Рива! — начал он, и толпа утихла. — Мы вернулись с победой. На какое-то время в магазинах появится больше импортного товара, чем обычно, и кто-то сможет починить то, что у него давно сломалось, кто-то — дать ребенку импортное лекарство, а кто-то просто прибарахлиться. Так что нам есть чему радоваться, верно? Эта победа обошлась нам в двадцать три жизни, и я хотел бы, чтобы каждый, опрокидывая свою сегодняшнюю кружку пива, вспомнил об этих людях. Такова цена предательства эленийцев. Им собственная подлость обошлась гораздо дороже. Их флот уничтожен полностью, их галактическая торговля подорвана. Никто не может сказать, что, предав дом Рива, он легко отделался!

Толпа снова одобрительно засвистела и заулюлюкала. Шнайдер какое-то время выждал, потом опять поднял руку.

— Но бедствия, которые они сами на себя обрушили — лишь предоплата за те бедствия, которые ждут нас, если мы не соберем свою волю в кулак и не начнем, наконец, делать дело. Слишком долго мы прозябали здесь, скучая по добрым старым временам. Нам не победить Империю сейчас, и нам больше нечего ловить в имперском секторе пространства. Галактика огромна, полна зеленых благодатных планет — и одну из них открыли десять лет назад наши разведчики. Пришло время сказать вам, люди дома Рива, о том, что мы готовили в течение этих десяти лет. Ради чего не распускали армию и флот, утомляя вас налогами. Почему до сих пор не встали на колени перед Империей. МЫ ГОТОВИЛИ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ЭБЕР!

По толпе прокатилась цунами изумленного гула. Шнайдер выждал, пока она схлынет.

— Не скажу, что это будет легко. Подготовка потребует от нас еще двадцати лет, и на протяжении этих лет от нас потребуется не одна жертва. Но знайте, что эта борьба и эти жертвы не будет безнадежными и бессмысленными. Все это — ради людей и кораблей дома Рива. Мы не прогнемся перед Империей и не задохнемся в изоляции. На новой земле мы построим новый Вавилон.

Толпа снова завыла. Бет не понимала, как Шнайдеру это удается — быть таким искренним, произнося такие патетические речи. У нее бы не получилось. Впрочем, тут есть один беспроигрышный