несложной прогулкой по сравнению с тем, что мы в реальности ожидали увидеть.Они сдались заранее, эти некогда грозные Крысы Кольца Ожидания, которыми матери целое лето и осень пугали детей по всей Европе — от Лиссабона до Владивостока.Как выяснилось, даже самые грозные крысы тут же бегут, если понимают, что с ними не будут разговаривать об их крысиных правах, а будут молча уничтожать, без церемоний и экивоков.Несмотря на эпизодически вспыхивающую стрельбу, на улицы города выходили тысячи гражданских, размахивая навстречу нашим колоннам черно-красными тряпицами, лентами или даже невесть откуда взявшимися плакатами с фотографиями лидеров «гризли», а от непрерывного скандирования нашего главного лозунга у меня заложило уши.«Честь и порядок!», «Честь и порядок!», «Честь и порядок!» — самые разные люди — мужчины, женщины и даже дети — орали эти простые слова с таким неподдельным энтузиазмом, как будто скандирование этих слов само по себе уже приводит к порядку.Олег Меерович сидел в «хаммере» рядом со мной, и у него был такой гордый вид, как будто он наконец убедил меня отменить смертную казнь.Еще через час мой джип и бронемашина сопровождения въехали на Красную площадь. Там уже работали люди Палыча, деловито фильтрующие выбегающих из Кремля растерянных погромщиков.Большую часть тут же укладывали на брусчатку лицом вниз, и уже треть площади была занята огромными людскими квадратами, очерченными по периметру недобро косящими на них автоматчиками.Я приказал остановить машину возле Мавзолея. Мы вышли одновременно с психиатром, и тут же я увиделПалыча, выходящего из ворот башни Кремля. Палыч шел не один — он вел за собой на оранжевом канате, явно позаимствованном из какого-то оцепления, долговязого небритого человечка с расцарапанным и избитым в кровь лицом.поднял глаза повыше, к самому хмурому небу, и сделал вид, что не вижу, кого и куда он тащит, давая возможность Палычу сохранить лицо.Но Палыч увидел меня и упрямо подвел человечка прямо к нам:— Знакомься. Это Дмитрий Рогозин. Типа, Главный Бригадир Кольца Ожидания, а с сегодняшнего дня еще и Смотрящий за Москвой. Не поверишь, мы его буквально из вертолета вынули. Почти ведь удрал, гаденыш! Мне не очень нравились эти незатейливые армейские развлечения с пленными мародерами, поэтому яЯ подошел к главному мародеру поближе и спросил, стараясь увидеть отсвет хоть какой-нибудь мысли в его глазах:— Слышь ты, Лжедмитрий хренов, а ты чего хотел-то?— Да того же, чего и ты! — вдруг ясно произнес этот мужик и выпрямился во весь свой немаленький рост, презрительно глядя на меня сверху вниз.Я нахмурился и строго спросил:— Ну, и чего же я хочу?— Как и все — свободы для себя и порядка для всех остальных,— гадко ухмыльнулся он, и я тут же рефлек-торно выхватил пистолет, взводя курок уже возле его быстро вспотевшего виска.— Чего он там такого сказал? — не расслышал Палыч, но я отмахнулся, отодвинул его в сторону и, только дважды нажав на курок, ответил:— Фигню он сказал. Полную фигню. Абсолютную. Нас, короче, вообще не касается.Олег Меерович вздрогнул, услышав выстрелы, и недовольно скривил лицо:— А все-таки есть у вас эти комплексы, соратник Антон! Лечиться вам пора. Вы же ненормальный уже абсолютно.Я спрятал пистолет в кобуру, поднял ладони вверх и, кивнув на площадь, спокойно ответил:— Да хрен с вами, лечите! Только, чур, уговор —сначала расстреляем всех этих крыс. Иначе нельзя —оставим их жить, а завтра они повторят всё сначала, но споправкой на последний опыт. Согласны на такой обмен— мое лечение против их жизней?Олег Меерович надолго задумался, оглядывая то площадь, то труп бригадира, а потом все-таки кивнул:— Хорошо. Лучше сейчас десять тысяч, чем потомдесять миллионов. Простое правило, не правда ли?Чужой недовольно шевельнулся у меня в голове, и я с трудом заставил его заткнуться.«Ты ведь спрячешься от деда, дружище?» — спросил я его.«Только если ты этого захочешь»,— тут же ответил он, и тогда я совсем успокоился.— Хрен с вами, лечите, Олег Меерович. Сейчас отстреляемся, и приступайте! — весело заявил я деду, ион проводил меня долгим, оценивающим взглядом.Я забрал автомат у ближайшего бойца и передернул затвор.— Ну что, крысы,— сказал я негромко, оглядываяКрасную площадь,— настало время отвечать за все, чтовы сделали. А главное, за то, что вы только собиралисьсделать.Крысы уныло помалкивали, лежа на бесчувственной брусчатке разбитыми лицами вниз, и я пустил над ними первую, пристрелочную, очередь.Площадь по-прежнему виновато молчала, и я понял, что снова все делаю правильно.Я встал поудобнее и начал стрелять так, как учили.