у губ.

Когда он поравнялся с нами, Элиз, за которой всегда оставалось последнее слово, произнесла:

— Как бы то ни было, а это настоящий христианин.

Но ее никто не слушал.

Глупые девки, уродливые бабы — низкий, приземленный люд — стояли вокруг, с тупым выражением глазели на профиль человека, казавшегося им слабаком и неудачником, и обсуждали скромность катафалка, сопровождаемого деревенским кюре. Они не могли простить этому мужчине и этой женщине их непривычного поступка, их возвышения над общепринятыми правилами, а еще не могли простить того, что им не удалось их унизить: ее за злое дело, его — за доброе. Небеса не откроются для тех, кто не понял эту драму, тогда как эти двое — они познали трепет высокого и могли бы сказать, если бы отдавали себе отчет, что «узрили славу Божью», которой мы пренебрегаем, не слушаясь первых порывов, выявляющих самое лучшее, что есть в нас.

* * *

Болезнь, сведшая Анну в могилу, осталась нераспознанной.

Тем же вечером из любопытства я зашел к плотнику, который положил ее в гроб.

— Да, сказал он, — немало я повозился с покойниками всех возрастов и размеров. На то моя работа. Но ничего подобного видеть не приходилось. Она хворала так, что в последний месяц стала громадной, словно плоть ее растеклась под кожей, превратясь в вязкую жидкость. А после смерти ее разнесло до таких размеров, что голова у нее стала, как у лошади, а шея — как туловище моей дочурки. И все остальное соответственно. После того, как я произвел замеры для гроба, руки ее оттопырились. Чтобы уложить ее в гроб, пришлось стянуть ей плечи ремнем и замотать с ног до головы, причем главной заботой было, как бы она при этом не лопнула. Когда ее поднимали с кровати, можно было подумать, что это мумия в бинтах, и что удивительно, учитывая ее размеры — до чего же она была легкая! Когда ее опустили в гроб, она растеклась и заполнила все углы, как желе заполняет форму, однако не утратила прелести лица, хотя черты едва ли выделялись отчетливо, утонув в массе — словно изображения, гравированные на медальонах и камеях.

* * *

Марсель Жуандо, автор более чем шестидесяти книг, родился в 1888 году в городке Гере в центральной Франции. Свыше сорока лет учительствовал в Париже, где скончался в 1979 году. В сорок с лишним женился на Элизабет Тюльмон, которую вывел под именем Элиз почти во всех своих книгах, большинство из которых автобиографичны. Несмотря на ограниченную известность, оказал значительное влияние на литературу двадцатого века. Быть может, это субъективно, но разве не слышатся и вам в «Истории одной смерти, о которой знали заранее» Г. Г. Маркеса нотки, впервые прозвучавшие в этом рассказе? Я имею в виду не сюжет, а композицию и настроение. Кто знает, не повлиял ли в свое время на колумбийского писателя (и на многих, многих других) этот рассказ Жуандо? Так или иначе, но это изящное произведение большого стилиста как минимум достойно нашего внимания. (Прим. перев.)

© Copyright: Леонид Аргайл, 2004

Свидетельство о публикации № 204100300022