Сергей Хачиров Ксанское ущелье

Повесть

Глава первая

1

Должно быть, не очень спокойно жилось предкам Амилахвари: со всех сторон на углах, венчая толстые стены родового княжеского замка, торчат островерхие сторожевые башни. Даже стена, что, опираясь на скалу, смотрит в бездонную пропасть, и та чернеет бойницами. А кажется, кто может добраться к замку оттуда? Разве только ветер?

Стены сложены из крупных каменных глыб. Видно, не один год трудились тут подневольные каменотесы, поднимая все выше и выше крепкие стены. Широкий ров окружает замок, оставляя одну возможность беспрепятственно войти — через подъемный мост. Правда, нынешний хозяин изрядно запустил имение своих предков. Подъемный механизм моста давно разрушен, разрушена и хитроумная система, которая снабжала замок водой из горного источника. Теперь утрами медлительные волы доставляют в старый замок сорокаведерные бочки.

Князь Нугзар проводил время на охоте да за карточным столом. Слуги быстро усвоили его прихоти и слабости и сбивались с ног лишь в те дни, когда замок принимал гостей.

Зато когда наступало время сбора податей, они саранчой растекались по аулам и обирали их дочиста. Набивая хозяйские закрома, старались и сами не остаться внакладе. Слава богу, подневольных аулов и селений много, а здоровье старого князя в бесконечных попойках быстро угасало. Одним словом, Нугзар Амилахвари успел уйти к праотцам, не ведая, что, в сущности, уже разорен.

Молодой Амилахвари тщательно подсчитал все расходы, связанные с содержанием огромного замка, взял на заметку все, что могло принести ему доход. Особенно подати.

С воцарением нового князя количество слуг в замке и число пирушек заметно поубавилось, а наезды челяди за податью не только в крупные, низинные селенья, но и в самые отдаленные и крохотные горные аулы стали регулярными, как утренняя и вечерняя молитва. Подать молодой Амилахвари брал всем: и деньгами, и скотом, и шерстью, и козьим сыром.

Далеко в округе стали появляться его перекупщики. Подать, собранную в горных аулах, меняли в низинных селениях на зерно, в городах — на скобяные товары, мануфактуру и керосин. А вскоре в той же округе, как грибы после дождя, появились лавки князя, где добытые таким путем зерно, мануфактура, скобяные товары и керосин шли, не залеживаясь. Разве пойдешь за крайне нужными в любом дворе товарами за тридевять земель, когда они есть рядом, под боком? Ну а что подороже, так не брал бы, если бы можно было как-то обойтись.

Вскоре Амилахвари решил рядом с родовым замком поставить собственный, чтоб и его имя вспоминали земляки не всуе, а с почтением. Кто еще из соседних князей сумел так быстро развернуться, а? Никто.

На строительство он привез знаменитых мастеров и по каменной кладке, и по дереву, раздобыл для них и мореный дуб, и мрамор, и кирпич, и чугунное литье. Вырос замок. Однако те, кто еще недавно пировал в отцовском, не получили приглашения на новоселье. Любопытство раздирало соседей: хоть бы одним глазком глянуть, что вышло из затеи Черного Датико. Снаружи дворец бросался в глаза: непривычная мраморная колоннада, ажурные ворота, затейливые горельефы по фронтону. Если снаружи так размахнулся князь, то уж покои и залы, верно, еще богаче отделал?

Но Амилахвари оставался верным себе: никого не приглашал в замок. А если кому-то случалось ненароком с ним встретиться и затеять разговор о его хоромах, сказывался занятым и спешил удалиться.

«Свет не видывал подобного скряги!», «Жадина!», «Скопидом!», «Собака! Кость не выкинет, пока не обглодает!» — катились вслед князю насмешки, но он не обращал на них внимания. «Экие псы! — в свою очередь плевался он. — Разве другим именем назовешь этих приживал? Всю жизнь, как саранча, объедали наш древний род. Какое богатство мог сейчас иметь я, даже подумать страшно!»

Но зависть завистью, а кое-кого и озлобил непомерный рост аппетитов Амилахвари. То в лесу, то на горной дороге, а то и прямо в ауле стали встречать сборщиков подати молодцы с дрекольем.

Князь направил депешу начальнику Горийского уезда Бакрадзе: «Выручай, дорогой! Пошли солдат, чтоб поучили бритоголовых. Совсем от рук отбились — налогов не хотят платить».

Тот принял подарки, что послал князь со своей челобитной, но известил, что солдат, к несчастью, выделить не может: в уезде неспокойно.

«Ах так! — закусил крепкими, крупными зубами холеный черный ус Амилахвари. — Тогда я сам сумею себя защитить».

Не объедят двадцать пять-тридцать джигитов. Зато всегда можно будет посадить их на коней и отправить с обозом товаров или со сборщиками. По крайней мере, он сможет спокойно спать: в целости собранное довезут.

«Я вас проучу! — грозил он в сторону аула Накити́, где в последний наезд пятеро его сборщиков и ухом ягненка не разжились: прогнали их жители, камнями закидали. — Бунтари! Вы еще запомните княжескую руку!»

Как только его джигиты научились стрелять на скаку и приучили коней держать строй, Амилахвари во главе отряда двинулся в Накити.

Ко времени возвращения в замке был назначен званый ужин, на который хозяин пригласил соседей — князей Цицнаки́дзе и Цагаре́ли, своего зятя Ги́ви и, главное, уездного начальника Бакрадзе. Амилахвари не терпелось блеснуть победой.

… Аул Накити прятался в горах, занесенных в эту пору глубокими снегами. Две дороги вели к нему: одна — снизу, из долины, наезженная; другая огибала аул по ущелью и узкой, переметенной снегом тропкой сбегала в Накити сверху.

Черный Датико выбрал верхнюю дорогу. Пусть отсюда въезд в аул затруднен — по этой дороге аульские мужчины выбираются только на охоту в горы да за сушняком для очагов, — зато отсюда их не ждут.

Князь знал, что в ауле полно собак. Во многих домах по два-три пса. Среди них немало таких, которые в прыжке снимают всадника с лошади. И стоит только залаять одной из них, как во всем ауле поднимается сплошной вой.

— Если спустят собак, не жалейте, — приказал Амилахвари. — Стреляйте.

И вовремя. Едва они показались на гребне хребта, чтобы глянуть на аул сверху, во дворе дома, прилепившегося к скале, как ласточкино гнездо, подал голос первый пес, а уже через минуту по узкой дороге к ним мчалась с отчаянным лаем целая свора.

Джигиты князя открыли по ней беспорядочную пальбу. Собаки приостановились в испуге. Еще несколько выстрелов, и свора отступила назад. Один из псов — лобастый, в крупных черных пятнах — заскулил, упал на снег и забился в агонии.

В ауле оказались одни старики, женщины да дети. Мужчины еще затемно ушли в соседнее селение разбирать снежный завал.

Услышав