Господин президент, уважаемые парламентарии, прежде всего, мне хотелось бы выразить сердечную благодарность за большую честь, которая была мне оказана приглашением выступить в этих стенах. Большое спасибо! Замечательная возможность выступить в Сенате итальянской республики, здесь, в Риме — in Urbe! — наполняет меня, латиниста по образованию, чувствами совершенно особенного свойства.

Прежде чем начать говорить о новой идентичности Европы, которая готовится обрести более глубокое единство, нежели просто единство политическое, мне кажется уместным вспомнить русского поэта XIX века, вскормленного духовным и культурным достоянием своей родной земли, но в то же время сокровищами европейского духа. Этот поэт уже в 1930 году применил к католическому Западу и православному Востоку метафору «двух легких христианской Европы», пользуясь которой можно сказать, что человек, дышащий одним легким, тяжко болен. Сегодня этой метафорой часто пользуется в своих рассуждениях Святейший Отец. Имя этого русского поэта — Вячеслав Иванов. Изгнанный в 1924 году из России, он жил здесь, в Риме, вплоть до своей смерти в 1949 на Малом Авентине. И вот что очень характерно для него: в 1926 г. он попросил о приеме в полное евхаристическое общение с Католической церковью, не отрекаясь от своей идентичности как русского православного. В ту — дособорную — эпоху добиться от Святой Палаты [2] положительного ответа было очень трудно, и, тем не менее, он был получен. Мы не обсуждаем здесь вопросы экклезиологии, но этот выбор глубоко личностен; фигура поэта, который всем сердцем желал дышать обоими легкими, весьма эмблематична для обсуждения сегодняшней ситуации.

Два легких: этот образ предполагает действительное различие идентичности одного и другого. Правда, что Восточная Европа обладает собственными характеристическими чертами, но разве это означает, что Западная Европа однообразна? Слава Богу, нет! Господь наш, величайший из художников, никогда не повторяется в Своих творениях.

Идентичность Европы, и в особенности ее новая идентичность эпохи Европейского сообщества — нечто очень сложное, разнообразное, разноголосое. Сейчас я имею честь говорить перед вами в Риме, месте, поистине не имеющем себе равных — cui par est nihil — как без всякого преувеличения сказал Марциал (XII, 8, 2). Италия слишком не вяжется со всеми теми банальными и общими штампами, в плену которых мы часто пребываем, когда речь заходит о Западе. Английскому писателю Гилберту Кийту Честертону, питавшему страстную любовь к Италии, принадлежит афоризм: «Итальянцы не в состоянии всерьез встать на сторону прогресса; для этого они слишком интеллигентны». Это парадокс из тех, что так свойственны Честертону; в действительности путь демократического прогресса, начавшийся в свободных итальянских городах в эпоху Возрожденья, принципиально один и тот же для всей земли, всех наций и культур, — и это вовсе не означает, что земли, нации и культуры обречены становиться на этом пути чем-то вроде бесформенной массы, где различия призваны, как в Диснейленде, единственно тешить туристов. О, нет! У всех стран Европы один путь, но идущие им не похожи друг на друга. Так и должно быть. Мировое общественное мнение, передовое и цивилизованное, имеет право ставить перед нами, уроженцами Восточной Европы, трудные вопросы, связанные с теми или иными рецидивами нашей тоталитарной и этноцентрической идеологии, в том числе с некоторым обострением религиозной нетерпимости. Существует ряд черт — не только право, но и левоэкстремистских — от которых нам необходимо совершенно избавиться; горький опыт XX столетия не дает нам права это отрицать. Но я не думаю, что было бы мудро хотеть или стремиться, так сказать, физиономически уподобиться нашим критикам. Мы должны сохранять свое собственное лицо, повторяю, не как декорацию всемирного Диснейленда, но как отражение нашей истинной природы. Именно потому, что Восточная и Западная Европа столь различны, мы можем помочь друг другу во взаимном диалоге — особенно когда речь заходит о таких вопросах, как духовность. Христиане более цивилизованной части мира, безусловно, имеют основания напомнить нам максиму апостола Павла: «Братья, не будьте детьми по разуму; на злое будьте младенцами, но по разуму будьте совершенными» (1 Кор. 14:20). Мы же, подотставшие люди Востока, насколько это в наших силах, имеем подчас причины напомнить нашим западным собеседникам другие слова Писания: «Начало премудрости — страх Господень» (Пс. 110/111:10). В таком библейском понимании страха Господня нет ничего «репрессивного», оно равнозначно конкретному и серьезному ощущению подлинной природы Божества, не являющейся ни чем-то чисто психологическим, из разряда благочестивых чувств, ни интеллектуальной конструкцией, но реальностью, причем реальностью большей, чем всякая другая [3]. И именно по этой причине нельзя просто играть с идеей Бога, не принимая на себя конкретной ответственности и обязательств! Мне кажется, что такого рода компромисс стал слишком обычным для сегодняшнего Запада, которому важно было бы обратиться к столь убедительному и непосредственному переживанию реальности милосердного Бога у христианских авторов Восточной Европы (не исключая, между прочим, и такого еретика, как Лев Толстой).

Сегодня европейцы Востока очень разные, не только по сравнению с Западом, но даже друг по сравнению с другом, один народ очень непохож на другой; и поскольку моя сегодняшняя тема — духовность, необходимо учитывать также и степень самобытности (identità) различных исповеданий.

Я не могу сейчас подробно говорить о каждом народе или культуре восточной Европы, поэтому мне придется остановиться, более или менее произвольно, только на одном аспекте более широкой темы. Мы ни в коем случае не должны забывать о той земле на юге Восточной Европы, которая стала некогда семенем всей Европы: я говорю о Греции. Важнейшие для меня духовные переживания, связанные с этой страной, сосредоточены в греческой православной литургии — воплощаясь в образе священника со святого острова Патмос, который в течение недели живет как затворник, в воскресенье совершает литургию и принимает исповеди, после чего возвращается в свой затвор — я не говорю о множестве других незабываемых впечатлений. (Мне кажется, что Запад, как это часто бывает в делах мира сего, в своем вполне понятном восторге от сближения с Турцией, гораздо более перспективным партнером, выказывает уж слишком мало уважения к этой бедной и слабой стране и к чувствам ее народа. Прошу простить мне крайнюю откровенность, но мне жаль, что