ответ только гневно помотала головой. От нее пахло вином и кофе. Тогда Александр Леонидович напомнил, что в его власти вышибить телебратию из сборочного цеха, и сейчас он, как никогда, готов это сделать! Может быть, прямо сию минуту и вышибет! Насовсем!

Лика сразу поникла. Карасевич, освободившись от нее, смог наконец встать. Он зачем-то побрел к выходу, забирая немного влево, руля рукой и вторя Шекспиру.

— Лилечка, едем, — угрожающе сказал Александр Леонидович. — Или завтра же их здесь не будет…

Лика с видом жертвы встала из-за стола. Ехать она согласилась, но предварительно повисла на своем режиссере, с размаху по-голливудски заклещив его тонкими ногами. Отец Горохов нетерпеливо ждал, когда прощание закончится, и старался при этом не глядеть на жену Карасевича. Карасевич уже плохо понимал, кто на нем висит и целует его. Он удивленно косился на фрак Островского.

Дома Лика ни с кем разговаривать не стала. Она томилась. Она не легла спать и все названивала и названивала Феде. Но тот был недоступен, как поминутно сообщал на двух языках холодный искусственный голос. Тогда Лика решилась потревожить по телефону жену Карасевича, Катерину.

Катерина оказалась дома. Ее голос был совсем не сонный и даже слегка запыхавшийся. Катерина сообщила, что Феди дома нет. Нынче он напился до бесчувствия и остался спать в павильоне номер 1, то есть в бывшем сборочном цехе (павильона номер 2 не существовало, однако единственный имевшийся по киношной традиции получил номер). От греха Федю заперли снаружи. Она, Лика, в любой момент может его навестить и даже совсем забрать. Если хочет. Вообще-то до полудня Федя будет бесчувствен, как бревно. Потом он похмелится (водки в павильоне осталось порядочно, если только Маринка, администраторша, не уволокла все домой) и после этого вполне станет готов к творческой работе. К любви вряд ли. Так что, детка, лучше бай-бай до следующего вечера. Пока!

Катерина тоже была режиссером — правда, театральным. Она считалась очень одаренной и самодостаточной и носила собственную фамилию Галанкина. На похождения мужа она смотрела спокойно. Она и сама была легка на подъем в любовных делах. Лику одобряла и опекала — уважала ее актерский характер и крепнущее дарование. Но слишком уж девчонка оказалась молода, глупа и бесшабашна. Такая дуреха, считала Катерина, без хорошей поддержки запросто набьет себе шишек и испортит вкус (Федин сериал она считала низкопробным). Дурехами надо руководить!

Лика всегда следовала советам Катерины. Узнав, что бесчувственный Федя спит в павильоне, она бросила телефон, легла в постель и обняла плюшевого крокодила. Но глаза не хотели ее слушаться. Они не закрывались! Они сами собой, упорно, не мигая, смотрели в темный потолок.

К рассвету Лике уже хотелось лезть на стены, до того отсутствие Феди стало невыносимым. Она решилась: помчалась к нему сломя голову, прямо в неродившееся утро, в холодные потемки. Ее машина бестелесной стрелой полетела к цели. Лика как раз была на том истерическом пике любви, когда присутствие рядом с любимым кажется единственной формой жизни и счастья. Недостатки Феди для нее были не пороками, а чудесными качествами, каких ни у кого больше нет. Так, она умела обожать даже зловонного похмельного Федю. Она была готова без конца целовать его бугристое отечное лицо и смуглые пальцы. Мимолетные разлуки и те были мучением. Ни минуты врозь! Даже в мужской общественный туалет она отпускала Федю с тоской незаслуженной утраты.

Она промчалась по пустым улицам очертя голову, и вот до счастья, то есть до сборочного цеха, ей осталось всего несколько шагов. Она знала: можно, вынырнув из яблоневой аллеи, не тратить время на беготню по подъездной дороге, а идти напрямик, через бывший газон. Теперь там сухой и трескучий бурьян в пояс. Зато до желанной двери рукой подать! И Лика предпочла бурьян асфальту. Она всегда рвалась к цели напролом, срезая углы.

От павильона у нее был собственный ключ — не зря же она замдиректорская дочка. Входная дверь была прорезана в громадных железных воротах, занимавших всю торцевую стену. Лика немного повозилась с замком и удивилась, до чего все железное неподатливо и громогласно.

Зато под сводами бывшего сборочного цеха стояла гробовая тишина. Тонкие Ликины каблучки одиноко щелкали по бетонному полу. Утренний свет едва проникал в павильон сквозь пыльные стекла окон. Да и сам по себе этот свет был еще слабым, неясным, лживым. Лика старалась не смотреть по сторонам. Привычные декорации квартир, офисов и особенно пещеры, куда время от времени сериальные негодяи прятали похищенных положительных героев, казались ей теперь совсем другими. Они сделались внушительнее и мрачнее, чем при электричестве. Обнаружилось много опасных на вид закоулков — Лика с трудом их узнавала. Она понимала, конечно, что своды злодейской пещеры сделаны из мятых тряпок, обмазанных цементом. Она не раз сидела связанная в этой пещере, с кляпом во рту, и всегда ей было очень весело. Сейчас та же дурацкая пещера выглядела угрожающе и противно. Когда Лика проходила мимо, ей даже пришлось зажмуриться. Она прибавила шагу. Щекочущий холодок под кофточкой сменился дрожью.

«Как Федя не боится? Он ведь тут совсем один!» — подумала Лика. Правда, сейчас Федя, даже если б и захотел, не сумел бы ничего испугаться — после вечеринок он спал мертво и был бесчувствен как бревно. Так говорила Катерина. Лика из этого бесчувствия делала совсем другой вывод: «Он необыкновенный!»

Восторг любви снова обдал Лику счастливым жаром. Она мигом взобралась по крутой кованой лестнице на цеховые антресоли. В старые годы в этой стеклянной избушке на железных ножках сидело местное начальство. Теперь там размещалась администрация сериала, и у Феди здесь тоже имелся свой собственный кабинет. Вчерашняя вечеринка, как всегда, началась именно на антресолях. Переместилась она вниз, в цех, лишь после того, как веселящиеся начали опасно спотыкаться на лестнице, гремучей, суровой и узкой. А они то и дело спускались, чтобы поплясать на просторе или сбегать по нужде. Когда вчера Лика уезжала, кое-кто еще закусывал и вел беседы на антресолях, на Федином диване, но внизу было уже куда веселее.

Сейчас в Федином кабинете темно и тихо. Тут настоялось и вчерашнее дневное тепло, и довольно тошные, особенно поутру, запахи неубранного стола. Лика протянула руку к выключателю. Тот лишь сухо щелкнул, не тревожа ламп. «Ну вот, пожалуйста, — света нет! Эти жмоты опять задолжали Энергосбыту», — про себя поругала Лика заводскую администрацию.

Несмотря на полутьму, Лика уже разглядела, что Федя лежит на диване. Его длинное тело было неловко