было отчетливо разглядеть пластиковую тарелочку с лекарствами — и то и другое предназначалось для него, сидящего в старомодном плетеном кресле под зонтом от солнца и подмигивающего ей. Фотография по его просьбе была сделана в тот самый день, когда он пригласил Кристиану совместно отпраздновать его выписку из больницы.

В квартире сверху зашумела вода, послышались шаги старого, тучного актера, его тяжелая поступь свидетельствовала о ярости и упрямстве. Вскоре до Андерсена донеслась его декламация: «Нет и снова нет, ибо они восстали против истины, и все, чего они достойны, — это гроздья гнева». Андерсен поставил фотографию на место, сел за стол, раскрыл словарь в первом попавшемся месте, прочитал статью «Охлократия» и остался ею вполне доволен.

На следующий день Андерсеном занимался не Кунхардт, а Болльнов, словоохотливый мужчина с добрым взглядом. Он провел его в свою скупо обставленную комнату, помог согреться с помощью двойной порции водки «Аквавит» и настолько детально посвятил его в суть предстоящей работы, что у Андерсена не возникло ни одного вопроса. Все казалось ему ясным, разумным и легко достижимым, его вера в успех еще возросла, когда Болльнов разложил перед ним карту Гамбурга и разъяснил, что лучше всего было бы начать с кварталов, где расположены виллы таких, как Отмаршен, Вольдорф и Ольштедт, — о причинах он не сказал, они и так были для обоих очевидными. Затем Болльнов хлопнул Андерсена по плечу и пожелал успеха, после чего вооруженный проспектами, книгой заказов и трехтомным изданием, чтобы показывать его клиентам, Андерсен приступил к работе.

Зажав между ногами принадлежащий издательству чемодан, он сидел в вагоне надземки и ехал по направлению к рекомендованному предместью. Думал он о вчерашнем позднем возвращении Кристианы домой. Ей было не до вопросов, так она устала, она лишь молча его слушала и ела пиццу, которую он принес из итальянского ресторана и потом подогрел. Вместо красного вина, которого он хотел ей налить, чтобы отметить важное событие, она попросила чаю. Временами она улыбалась, но не потому, что одобряла его решение, — скорее ее забавляло усердие, с которым он за ней ухаживал. В знак благодарности она положила ладонь на его щеку и вдруг тихо произнесла:

— Шведский студент умер, он скончался сегодня после полудня.

Андерсен почувствовал, как глубоко тронула ее эта смерть, и погладил ее по голове. Так же негромко Кристиана сказала:

— Как-то, когда я ночью сидела возле него, он мне признался: «Не знаю, сестра, что со мной, — у меня не осталось никаких желаний, не знаю даже, стремлюсь ли я выздороветь».

— И что ты ему ответила?

— Ох, точно не помню. Кажется, я сказала: нельзя жить без цели.

Она попросила ее извинить и вскоре после ужина легла.

Оглядев большой темный дом, Андерсен открыл калитку и зашагал ко входу по заснеженной дорожке, на которой виднелись следы только одного человека. Прежде чем позвонить, он потоптался на решетке, очищая обувь, и стал ждать. Он почувствовал облегчение, когда на пороге появился старый человек в шерстяной куртке и пушистых домашних туфлях. Пока Андерсен вежливо излагал причину своего визита, хозяин, не произнося ни слова, приветливо смотрел на него, а затем взял за руку и ввел в дом, в плохо освещенную комнату, загроможденную журналами и старыми газетами. Старик показал на двадцатитомный словарь Шлоссера и, усмехнувшись, сказал:

— Хотя это издание тысяча восемьсот девяносто восьмого года, но для моих нужд его вполне хватает.

— Да, это, несомненно, ценная вещь, — ответил Андерсен и, поколебавшись, добавил: — Но в нем вряд ли можно найти что-нибудь о космических полетах.

Старик кивнул и задумчиво произнес:

— Тут вы правы, но без этого раздела я могу обойтись, ведь скоро я сам окажусь там, наверху, и смогу лично на все посмотреть.

Уже следующая попытка принесла Андерсену успех. В соседний дом он войти постеснялся и пошел к стоящему поодаль кремовому дому на углу улицы. На его звонок дверь открыла девочка лет двенадцати. Одета она была по-взрослому, на веках — нежно-голубые тени, она жеманно поинтересовалась, что ему угодно. Когда он спросил, дома ли родители, она ответила:

— Если вы не против, можете переговорить и со мной.

Андерсен назвал ей цель своего прихода, при этом он говорил с ней, как со взрослой. К его удивлению, она пригласила его внутрь и провела в гостиную. Навстречу им встал апатичного вида мужчина, листавший журнал мод, и на вопрос девочки «Мама еще в ванной, дядя Билли?» — ответил вопросом:

— Что-нибудь случилось?

Девочка указала на Андерсена:

— Этот господин предлагает новейший энциклопедический словарь. А мне он нужен, дядя Билли. Если ты закажешь его для меня, я постараюсь забыть, что не получила от тебя подарка ко дню рождения.

Мужчина обескураженно улыбнулся, оценивающе оглядел Андерсена, покачал головой, изображая бессилие, а затем попросил показать ему этот словарь. Небрежно его листая, он не искал что-то конкретное, а лишь время от времени переводил взгляд с книги на девочку и обратно. В заключение, дружески ей погрозив, он произнес:

— Маленькая вымогательница.

Под бланком заказа на имя девочки он подписался как Зигберт Шлунц, а не как Билли.

Андерсен не знал еще, что это станет его единственным достижением за день. Он уверенно свернул на тихую улицу, снег скрипел у него под ногами, он начал оценивающе разглядывать дома и представлять себе их обитателей, строя забавные предположения относительно их потребности в словаре. Он подумал о той минуте, когда, лежа в темноте рядом с Кристианой и как бы оправдываясь за свое решение, напомнил ей, что многие из его сокурсников соглашались на временную работу, чтобы хоть с чего-то начать. Такая работа приносит в два раза меньше заработка, чем это необходимо для нормальной жизни.

— Однако если тебе удалось ее получить, — сказал Андерсен, — у тебя появляются перспективы.

Кристиана с ним согласилась и, прежде чем заснуть, сообщила, что ей нужно отвезти машину в мастерскую.

Казалось, он был готов ко всему, даже к самому необычному приему со стороны хозяев домов, и все же он не просто растерялся, а был ошеломлен при виде мужчины, который стоял перед ним у входной двери. Мужчина молча выслушал предложение Андерсена, его губы тряслись, на лице появилось неприязненное выражение, и внезапно, не проронив ни слова, он отступил назад и захлопнул дверь. Потрясенный Андерсен спрашивал себя, что он сделал не так, вспоминал, что он говорил, — возможно, он сам в чем-то виноват. У него было чувство, будто ему только что сделали выговор. Он спустился по