- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »
где каждый шаг рождается навстречу - ближе можно ли?.. а после - сердцу маяться принцессой на горошине,
а после - сердцу лопаться... но это - после... милая... рука в руке - как в пропасти... Прости меня, прости меня.
Беспокойно как-то стало...
Беспокойно как-то стало, как-то все по пустякам... жизнь надежду отхлестала по упитанным щекам.
То ли ветер вербу клонит, то ли чешется в спине, то ли голод на Цейлоне, то ли муха на стене.
Все куда-то тянут душу одичавшие глаза - то ли заповедь нарушить, то ли кукиш показать,
то ли срок себе умерить, крепко двери заперев... За окошком тихо время осыпается с дерев.
Будто пьяненький уродец днями нашими кутит... Бросишь камушек в колодец - до воды не долетит.
Гуси тянутся к югу...
...гусей крикливых караван тянулся к югу...
Гуси тянутся к югу, и желто-зеленый мотив отмывают дожди - акварельная техника в моде... я рисую тебя в трафарете осенних мелодий, в мягком ритме холмов, в тихом танце прозрачных осин.
Я рисую тебя... или плавная линия льет золотые мазки из осеннего рыжего хлама? Я рисую тебя... или профиль ландшафта упрямый, равнодушное небо, крикливых гусей перелет?
Колыбельная
Фонари понурились в обморочном мареве - сбудется - не сбудется - сбудется... капелька за капелькой, бесконечным варевом, дождичек старательный трудится. В водостоках саженных под клубами ватными дождичек тихонечко плачется, и в подушку влажную шепота невнятного боль твоя притихшая прячется. Фонарями рослыми время перемерено, время - время - спать - время - спать идти... И проходит прошлое отслужившим мерином По осенней пахоте памяти.
Не стоит верить прямоте...
Не стоит верить прямоте залитых светом магистралей... Надежды наши и печали бредут по кругу, в темноте.
Так, в путь отправившись с утра, стремясь сквозь шторм к заветной цели, назавтра видишь те же мели, и берег - тот же, что вчера.
В ораниенбаумском парке
В ораниенбаумском парке, по старым петровским дорожкам, в ораниенбаумском парке - запущенном, ветхом, заросшем,
где ветер листвою шевелит, и дождичек серенький сеет, где музыка глушит аллеи, и хрипло визжат карусели.
где сердце упрямо не верит приметам привычного круга и призраки прежних мистерий встречает, как давнего друга.
А ты - ты со мною, со мною, твое бытие не оспоришь... Ты там - за разбитой стеною, ты там - где крапива по пояс.
Ты всей своей сутью - оттуда, из царства мерцающей тени, где сумрачно дремлют запруды и время ползет на ступени.
Весь облик твой, ломкий и нежный, оттуда - из чудного края, где лижет залив побережье и сосны на дюнах вздыхают.
Ты - в этой рябине неяркой, ты - в том повороте аллеи... и каждая лужица в парке твое отраженье лелеет.
Выпьем за горе проклятых
Выпьем за горе проклятых, выпьем за руки безруких - горькие вина утраты, терпкие вина разлуки,
выпьем за боль и за неболь, выпьем за дни и за ночи, за одинокое небо, за беззащитную почву,
выпьем за долгую зиму, выпьем за краткое лето, выпьем за наших любимых, ждущих с другими рассвета -
найденные у двери, брошенные под стены, выпьем за вкус потери... Где мы, обломки, где мы?
Когда проснешься
Когда проснешься, кажется тогда, что след ее еще не умер в доме... и нет уже ни силы, ни стыда, и ты идешь и набираешь номер.
Забор звонков минуты городит, тупая боль затеплилась у сердца... А телефон настойчив и сердит - вы с ним уже почти единоверцы.
Кенигсберг
Дядя дышит тяжело, дядю выпить повело... над разбитым Кенигсбергом галки встали на крыло.
Бормотушная страда - в доках пьянствует вода, над разбитым Кенигсбергом стонет галочья беда.
Ихних западных скорбей от расейских голубей над разбитым Кенигсбергом не дождешься, хоть убей.
С моря тянет матерком... скучно, вася, с дураком... Заплевать могилу Канта не дает горисполком.
Соленая ночь закипающих слез...
Соленая ночь закипающих слез, прозрачного пота - горячей росы, где топчется страсти угрюмый колосс, и жалобным стоном слетают часы с расслабленных губ... и в распухших зрачках качается тень, и плывет потолок, и реки ладоней текут по вискам, по холмам грудей и сплетению ног в беспамятства омут... и влажную ткань подавленных вздохов жует тишина, и шепотом жарким забита гортань...
О, дайте мне яблок, налейте вина - скорей, ибо я изнемог от любви...
Родится месяц ...
Родится месяц и умрет, а мы - все те же... и каждый знает наперед: весло и стрежень.
Теченью судеб вопреки напружив жилы, сжимать пружиною руки реки пружину.
И, ослабев от мук пустых - к чертям свободу! - рулить в прибрежные кусты, к стоячим водам.
А там, глядишь - водоворот швырнет на стрежень... Родится месяц и умрет, а мы все те же.
И вновь весло качает борт, волну муторит... гребец прикованный гребет навстречу морю.
А море, теплое, как мед, обнимет нежно... Родится месяц и умрет, а мы - все те же.
Ты сложена из тысячи углов...
Ты сложена из тысячи углов, Как солнце кубистических полотен, Чей странный луч изломан и бесплотен, И чувственен, как суть случайных слов.
Ну что еще сказать тебе?
Ну что еще сказать тебе? - слова истерты... слова о страсти и судьбе - да ну их к черту!
Я лучше вспомню ноября дождливый сумрак, лимонный отсвет фонаря, теней рисунок.
Рисунок скрещенных теней оконной рамы на потолке и на стене - прямой и странный.
В кривом пространстве полусна, в утробе
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »