ночи,
он был незыблем, как стена,
как циркуль точен.
Он был - как яви торжество в хмельном провале... И мы цеплялись за него и - выплывали.
Ну что ты, как ты, чем ты жив? - Декабрь... Скоро осень... Живу, тебя почти забыв, да и забыть бы вовсе.
Зачем в дурмане суеты, в спасительном запое твое назойливое "ты" маячит предо мною?
Руками тяжесть не поднять - хотя бы и твоими... Декабрь. И декабрь опять. И осень между ними.
Ну что ж никак ты не умрешь?.. И за забитой дверцей вздыхаешь, топчешься, живешь и защемляешь сердце.
Определенность слова "никогда" противна человеческой природе. Но дни ползут, слагаются в года, а корабли и люди не приходят -
изъяты прочь из ткани бытия, погребены в разлуках, как в могилах, и так велик объем кровавых ям, что даже смерть заполнить их не в силах.
Но что нам смерть? - Могучи и хитры, в глубоких норах и в холодных зимах мы для себя творим эрзац-миры и расселяем в них своих любимых.
Мы холим их, лелеем и пасем, они ужасно на себя похожи и, главное, послушны нам во всем - ведь быть иначе в принципе не может.
Ну что, декабрь - опять поплыл, размяк, заплакал? Утратил разом грозный пыл - Эх ты, вояка...
Недоуменный и смешной, захлюпал носом, вчера - богач с тугой мошной, сегодня - босый.
Да разве ж мне тебя не жаль? - Гляди вот - обнял... И все же, брат, январь-февраль куда способней.
Они-то знают что хотят, они-то смеют - не отвернут, не загрустят, не пожалеют.
Они устойчивы, как власть, как табуретка - уж если солнышко - так всласть, мороз - так крепкий!
А мы с тобой - ни то ни се... Да брось ты плакать! Уперся в лужи, как осел, развел тут слякоть...
=1=
Давно отмерен срок сомнений и тревог, в конце моих дорог белеют города, песком занесены до будущей весны, они тихи, как сны, прозрачны, как вода.
В тени разбитых стен забвенье, прах и тлен, тоскливый вой гиен, стервятников страда, но я готов идти всю жизнь, чтобы найти заветные пути, ведущие туда.
Я бросить все готов -- друзей, родимый кров, веселый шум пиров, безбедные года -- давно я сердцем там, где плещет Иордан, в прекраснейшей из стран, где тянется гряда скалистых древних гор, где сплетена в узор лесов, пустынь, озер чудная череда.
=2=
Исполню ли обет? его теплом согрет, я молод, хоть и сед, и радуюсь, когда, мечтой перенесен через Синайский склон, я узнаю Сион, прекрасный, как звезда.
Друзей тревожный взгляд зовет меня назад, и речи их шумят, как талая вода, что топит берега, болота и луга, но, лишь сойдут снега, уходит без следа.
И я молчу в ответ. Я не безумец, нет. Я на тепло и свет меняю царство льда... Скорей они больны, безумны и пьяны и суть из пелены не видят никогда. Бесплоден спор, увы -- уже не склеить швы, и не родит травы сухая борозда.
=3=
И разве счастье в том, чтобы с набитым ртом, раскормленным скотом влачить свои года? Ведь не заставят петь ни золото, ни плеть заманенного в сеть весеннего дрозда.
И так ли тяжек свод простых мирских забот? Когда Творец зовет -- до тварей ли тогда? Разверстые гробы -- венец любой судьбы, для Господа -- рабы земные господа...
К чему мне мир кусков, владенья дураков, пустых, гнилых божков нелепая орда? Пусть царские венцы напялили глупцы -- должны ли мудрецы бояться их суда? Ведь там, где судит вор, диктует приговор тупая, как топор, тяжелая вражда.
=4=
Заря глядит в окно, но на сердце темно, и сладкое вино -- как горькая бурда... И днем, и при луне душой стремлюсь вовне, здесь все постыло мне -- и воздух и еда.
Все, что я здесь любил, я проклял и забыл, лишь тех святых могил бесценная руда из пыльной мглы скорбей зовет меня к себе, чтоб там внимать трубе Последнего Суда.
Мне этот прах милей застолья королей, лишь там, в родном тепле давидова гнезда, где спят который век Скрижали и Ковчег, где время медлит бег, дождю и холодам не сбить с куста огонь, лишь там, в земле благой, я обрету покой, отныне -- навсегда.
=5=
Но тяжелей камней грехи прошедших дней, и нет спасенья мне, горька моя беда -- проклятый счет растет, чем дальше жизнь течет, тем тягостнее гнет ошибок и стыда.
И страшно в трудный бой вступать со злой судьбой, гоня перед собой грехов своих стада -- лишь тот увидит свет в ночи безумств и бед, чья вера, как рассвет, чиста и молода.
Неведомой стезей ведет корабль свой незримый рулевой, рука Его тверда, без милости Его все сущее мертво... Через пучину вод добраться до гнезда стремится суть моя, и, верою горя, в путь снаряжаю я крылатые суда!
1.
Вот дерево склонилось над рекой, Упало на колени и застыло. Видавший виды ствол хранит уныло Покорный и молитвенный покой.
Оно взрослело в давности такой, Что и не помнит собственную силу – Как льва, загнало в клетку и забыло На берегу текучести мирской.
Теперь оно зевает на ветру, Перегоняя годы на кору, А горечь сока – в сладость ягод пыльных.
И лишь река изменчивых кровей Лелеет образ тех, былых ветвей – Свободных, юных, радостных и сильных.
2.
Последние – пока не меркнет свет, Пока в дыму и грохоте комета Не отчеркнет наш мир смертельной метой - Мы здесь ещё, на грани страшных бед.
Мы здесь, на берегу, и нет как нет Надеждам и иллюзиям ответа, И стынет кровь, растраченная где-то Меж ложных клятв и краденых побед.
И этот мир, любимый и родной, Слетит с ресниц легчайшей
Он был - как яви торжество в хмельном провале... И мы цеплялись за него и - выплывали.
Ну что ты, как ты, чем ты жив?
Ну что ты, как ты, чем ты жив? - Декабрь... Скоро осень... Живу, тебя почти забыв, да и забыть бы вовсе.
Зачем в дурмане суеты, в спасительном запое твое назойливое "ты" маячит предо мною?
Руками тяжесть не поднять - хотя бы и твоими... Декабрь. И декабрь опять. И осень между ними.
Ну что ж никак ты не умрешь?.. И за забитой дверцей вздыхаешь, топчешься, живешь и защемляешь сердце.
Определенность слова "никогда"
Определенность слова "никогда" противна человеческой природе. Но дни ползут, слагаются в года, а корабли и люди не приходят -
изъяты прочь из ткани бытия, погребены в разлуках, как в могилах, и так велик объем кровавых ям, что даже смерть заполнить их не в силах.
Но что нам смерть? - Могучи и хитры, в глубоких норах и в холодных зимах мы для себя творим эрзац-миры и расселяем в них своих любимых.
Мы холим их, лелеем и пасем, они ужасно на себя похожи и, главное, послушны нам во всем - ведь быть иначе в принципе не может.
Ну что, декабрь - опять поплыл...
Ну что, декабрь - опять поплыл, размяк, заплакал? Утратил разом грозный пыл - Эх ты, вояка...
Недоуменный и смешной, захлюпал носом, вчера - богач с тугой мошной, сегодня - босый.
Да разве ж мне тебя не жаль? - Гляди вот - обнял... И все же, брат, январь-февраль куда способней.
Они-то знают что хотят, они-то смеют - не отвернут, не загрустят, не пожалеют.
Они устойчивы, как власть, как табуретка - уж если солнышко - так всласть, мороз - так крепкий!
А мы с тобой - ни то ни се... Да брось ты плакать! Уперся в лужи, как осел, развел тут слякоть...
Переводы
Иегуда Галеви. "Большая сионида"
=1=
Давно отмерен срок сомнений и тревог, в конце моих дорог белеют города, песком занесены до будущей весны, они тихи, как сны, прозрачны, как вода.
В тени разбитых стен забвенье, прах и тлен, тоскливый вой гиен, стервятников страда, но я готов идти всю жизнь, чтобы найти заветные пути, ведущие туда.
Я бросить все готов -- друзей, родимый кров, веселый шум пиров, безбедные года -- давно я сердцем там, где плещет Иордан, в прекраснейшей из стран, где тянется гряда скалистых древних гор, где сплетена в узор лесов, пустынь, озер чудная череда.
=2=
Исполню ли обет? его теплом согрет, я молод, хоть и сед, и радуюсь, когда, мечтой перенесен через Синайский склон, я узнаю Сион, прекрасный, как звезда.
Друзей тревожный взгляд зовет меня назад, и речи их шумят, как талая вода, что топит берега, болота и луга, но, лишь сойдут снега, уходит без следа.
И я молчу в ответ. Я не безумец, нет. Я на тепло и свет меняю царство льда... Скорей они больны, безумны и пьяны и суть из пелены не видят никогда. Бесплоден спор, увы -- уже не склеить швы, и не родит травы сухая борозда.
=3=
И разве счастье в том, чтобы с набитым ртом, раскормленным скотом влачить свои года? Ведь не заставят петь ни золото, ни плеть заманенного в сеть весеннего дрозда.
И так ли тяжек свод простых мирских забот? Когда Творец зовет -- до тварей ли тогда? Разверстые гробы -- венец любой судьбы, для Господа -- рабы земные господа...
К чему мне мир кусков, владенья дураков, пустых, гнилых божков нелепая орда? Пусть царские венцы напялили глупцы -- должны ли мудрецы бояться их суда? Ведь там, где судит вор, диктует приговор тупая, как топор, тяжелая вражда.
=4=
Заря глядит в окно, но на сердце темно, и сладкое вино -- как горькая бурда... И днем, и при луне душой стремлюсь вовне, здесь все постыло мне -- и воздух и еда.
Все, что я здесь любил, я проклял и забыл, лишь тех святых могил бесценная руда из пыльной мглы скорбей зовет меня к себе, чтоб там внимать трубе Последнего Суда.
Мне этот прах милей застолья королей, лишь там, в родном тепле давидова гнезда, где спят который век Скрижали и Ковчег, где время медлит бег, дождю и холодам не сбить с куста огонь, лишь там, в земле благой, я обрету покой, отныне -- навсегда.
=5=
Но тяжелей камней грехи прошедших дней, и нет спасенья мне, горька моя беда -- проклятый счет растет, чем дальше жизнь течет, тем тягостнее гнет ошибок и стыда.
И страшно в трудный бой вступать со злой судьбой, гоня перед собой грехов своих стада -- лишь тот увидит свет в ночи безумств и бед, чья вера, как рассвет, чиста и молода.
Неведомой стезей ведет корабль свой незримый рулевой, рука Его тверда, без милости Его все сущее мертво... Через пучину вод добраться до гнезда стремится суть моя, и, верою горя, в путь снаряжаю я крылатые суда!
Вольный перевод А. Тарна по подстрочнику д-ра Г.M.Глускиной.
Лея Гольдберг. "Дерево"
1.
Вот дерево склонилось над рекой, Упало на колени и застыло. Видавший виды ствол хранит уныло Покорный и молитвенный покой.
Оно взрослело в давности такой, Что и не помнит собственную силу – Как льва, загнало в клетку и забыло На берегу текучести мирской.
Теперь оно зевает на ветру, Перегоняя годы на кору, А горечь сока – в сладость ягод пыльных.
И лишь река изменчивых кровей Лелеет образ тех, былых ветвей – Свободных, юных, радостных и сильных.
2.
Последние – пока не меркнет свет, Пока в дыму и грохоте комета Не отчеркнет наш мир смертельной метой - Мы здесь ещё, на грани страшных бед.
Мы здесь, на берегу, и нет как нет Надеждам и иллюзиям ответа, И стынет кровь, растраченная где-то Меж ложных клятв и краденых побед.
И этот мир, любимый и родной, Слетит с ресниц легчайшей