существом — обучать его с помощью программ, воспитывать, предоставлять самому выбирать себе дело, как мы и поступаем с человеческими существами. — В голосе Рассела зазвучали истерические нотки. — Однако, если мы низводим его до машины, выполняющей приказы, словно какой-нибудь примитивный манипулятор, он становится медлительным. Невероятно медлительным, Вик, — в бою ему не протянуть и полминуты. И тут уже ничего не поделаешь. Как минимум, до тех пор, пока кто-нибудь не заставит электрический ток бежать по проводам быстрее, чем допускают законы физики. Мы получим лишь громоздкую безмозглую игрушку вроде дистанционно управляемых выставочных роботов, развлекавших публику еще сорок лет назад. Само собой, это никуда не годится. Ладно, мы оставим ему свободу воли, но ограничим ее настолько, чтобы она соответствовала психологии раба. Это уже кое-что. Так он сможет — теоретически — оказаться лучшим солдатом, чем обычный человек. Допустим, офицер прикажет ему патрулировать в определенном секторе, и он будет выполнять это наилучшим образом, выбирая каждый раз оптимальное решение в данной конкретной ситуации.

Но что он станет делать, если вернувшись обратно, не найдет офицера, который отдал приказ? Или, паче того, за это время произойдет отступление, и он вообще никого не застанет? Или наступит перемирие?

Кстати, как насчет перемирия? Можешь ли ты представить себе роботараба, впавшего в прострацию из-за того, что он не получает приказов, соответствующих принципиально новой обстановке? С тем же успехом он мог бы вовсе не ходить в это патрулирование, поскольку теперь не в состоянии выполнить то, к чему предназначен. Ведь действует он от сих до сих, от приказа к приказу. Насколько он способен оценить ситуацию, свое задание он выполнил. Тем временем противник может захватить его позицию и он понятия иметь не будет, что же теперь делать. А ну как тем временем заключили мир? Как ему сориентироваться? Ожидать прихода техников, которые заменят военную программу какой-то другой? Конечно, мы можем обойти это затруднение, заложив в него целый комплекс таких, например, приказов: Отправиться на патрулирование и по возвращении доложить; если меня не будет, доложить такому-то или такому-то; если здесь никого не будет, поступить следующим образом; если это будет невозможно, попытаться сделать так-то; если случится то-то и то-то, перейти к тому-то; но не смешивать то-то и то-то с тем-то и тем-то. Можешь себе представить военные действия, построенные на такой основе? А как с проблемой переориентации? сколько времени все эти роботы будут сидеть без дела, пока не окажется возможным снова их задействовать?

И сколько человеко-часов и материалов потребуется для всей этой работы? Ей-богу, мне нарочно не придумать более нелепого способа ведения войны. Что ж, мы можем уподобить всех этих роботов Пимми в том варианте, когда все его цепи функционируют безо всяких там пробных отключений. Но тогда перед нами окажется искусственное человекоподобное существо. Существо, которое не устает, не нуждается в еде и пище, пока его силовому реактору хватает плутониевых галет.

— Рассел горько рассмеялся. — А ВМФ будет из кожи вон лезть, чтобы армия, не дай бог, его не перещеголяла; внесут свою лепту в эту грызню и ВВС. Но в одном они всегда будут единодушны — станут испытывать автоматы-зомби без конца тестировать роботов-рабов.

Однако никто из них ни за что не согласится принять от нас робота-супермена. Они прячут чуть ли не под каждым лабораторным столом шпионов, одним глазом стреляющих друг в друга и не сводящих другого с нас. И все это обрушится на наши головы, едва они усмотрят хоть намек на то, что мы собираемся выпускать роботов, подобных Пимми. И то же самое произойдет, если мы не дадим им идеального солдата. А единственный идеальный солдат — это Пимми. Пимми может заменить любого человека на любом армейском посту — от солдата до главнокомандующего — в зависимости от программы, в него заложенной.

Но для этого он должен быть личностью в полном смысле этого слова.

Он должен быть даже умнее наших заказчиков. А они не смогут доверять ему. И не потому хуже, что он, допустим, не станет добиваться тех целей, которые они перед ним поставят, а из-за того, что он, вероятно, пойдет к этим целям непонятным для них путем. Так что они не захотят других Пимми. Эта экспериментальная модель — единственное, что они нам позволят, потому что ее можно превращать в любую нужную им модификацию. Но они не возьмут Пимми целиком, со всеми его потенциальными возможностями. Им нужна только часть Пимми.

— Он как-то надрывно захохотал. Мы сделали им идеального солдата, но они не хотят брать его. Им нужно нечто меньшее, — но это меньшее никогда не сможет стать идеальным солдатом. Мы вкалываем, пашем без отдыха — повторяем, пересматриваем, переделываем. А зачем? Мы топчемся на месте. Мы уже изготовили им то, что им нужно, но они не приемлют этого. Если мы не уложимся в срок, они прикроют весь проект. Если же мы дадим то, что им нужно, оно окажется не тем, чего они хотят. Неужели ты не понимаешь этого? Что с тобой, Хейвуд?

Неужто ты не видишь, что мы в глухом и темном тупике, — только на самом деле он не такой уж темный, потому что у него есть глаза, глаза в каждом углу, следящие друг за другом, подглядывающие за нами, не упускающие нас из виду ни на миг, все время наблюдающие, наблюдающие…

Хейвуд уже поднимал телефонную трубку. И когда Рассел в изнеможении смолк, он вызвал госпиталь. Голос его звучал беспристрастно, хотя глаза были полны мрачного отчаяния, а губы скривились в такой гримасе, какой прежде я никогда от него не видел.

Другой рукой он мягко поглаживал по плечу сотрясающегося от рыданий Рассела.

25 августа 1974 г. Новым заместителем Хейвуда стал Лиггет. Это произошло через неделю после того, как увезли Рассела.

Первые три дня, пока Рассела никто не замещал, Хейвуд работал со мной один. Он — руководитель всего проекта, и я убежден, что у него нашлась бы и другая работа, которой он мог бы заняться до прихода нового заместителя, но он предпочел проводить это время в лаборатории со мной.

По лицу его нельзя было понять, что он думает о Расселе. По его лицу вообще никогда ничего не поймешь. Не то, что Лиггет, который лишь пытается скрывать свои мысли. Однако время от времени Хейвуд, работая, вдруг оборачивался или протягивал руку, а то и просто говорил: Рас…, — будто ему было что-то нужно, но потом сам себя ловил на этом, и взгляд его становился еще задумчивее.

Я понял далеко не все из того, о чем говорил Рассел в ту ночь, когда его увезли, и вчера спросил об этом Хейвуда.

— Что тебя беспокоит, Пим? —