Портленд-Смит, — медленно произнес Кэмпион.

— Он пропал?

— Исчез с лица земли, — сказала Вэл. — Джорджия, наверное, ужасно переживала. Зря я так об этом говорила.

Делл улыбнулся ей с неизменной нежностью, простодушной и застенчивой, что выглядело весьма обезоруживающе.

— Такое потрясение трудно пережить, — неловко произнес он. — В этом есть что-то постыдное — чтобы мужчина так внезапно исчез и все об этом знали.

— Вы неправы. Все было совсем не так.

Вэл разрывалась между типично женским желанием немедленно прояснить огорчавшую ее собеседника неясность и инстинктивным стремлением вовсе оставить эту тему.

— Он как будто растворился в воздухе. Оставил свою практику, счет в банке и вещи в шкафу. К Джорджии это явно не имело отношения. Он отправился на вечеринку — по-моему, Джорджии там даже не было — и ушел домой пораньше, чтобы почитать какое-то дело. Вышел из отеля около десяти часов, но так и не дошел до дома. Исчез где-то на полпути. На этом история заканчивается, так ведь, Альберт?

Худой мужчина в роговых очках заговорил не сразу, и Делл смерил его испытующим взглядом.

— Вы занимались этим делом?

— Да, спустя два года после исчезновения.

Кэмпиону немедленно захотелось объяснить причины подобного промедления.

— Его карьера тогда была на взлете. Все понимали, что со временем Портленд-Смит станет судьей графства. Естественно, что его родственники не хотели огласки. Они заметали все следы, поскольку думали, что он объявится через месяц с потерей памяти. Он всегда был одиночкой и любил прогулки на свежем воздухе — странно, что такой тип привлек столь успешную женщину. Как бы там ни было, полицию оповестили, когда было уже слишком поздно что-либо предпринимать, а ко мне обратились, когда уже и они отступились. Я не стал беспокоить миссис Уэллс, потому что полицейские тщательно проверили все, что с ней связано, и убедились, что она ничего не знает.

Делл кивнул, явно радуясь, что полученные сведения подтвердили уже сложившееся у него мнение.

— Как интересно, — заметил он после паузы. — Такое ведь нередко случается. Постоянно слышишь подобные истории.

Вэл — вся воплощенное здравомыслие — явно была озадачена. Она взглянула на него с легкой тревогой.

— Что вы имеете в виду?

Делл рассмеялся и смущенно оглянулся на Кэмпиона в поисках поддержки.

— Ну, всем нам иногда хочется взять и исчезнуть, правда? — Он разрумянился, и его синие глаза засверкали еще ярче. — Всех иногда подмывает исчезнуть — вырваться из этого шумного гигантского каравана и сойти с дороги, оставив все позади. Дело даже не в грузе ответственности — иногда начинают давить амбиции, условности и особенно привязанности. Часто возникает желание просто забыть обо всем и уйти. Мало кто в самом деле на такое осмеливается, и, когда слышишь, что кто-то таки поддался этому искушению, невольно берет зависть. Портленд-Смит, наверное, уже торгует пылесосами где-нибудь в Филадельфии.

Вэл тряхнула головой.

— Женщинам не присущи подобные желания, — возразила она. — Не в одиночку, по крайней мере.

Мистер Кэмпион почувствовал, что в этом замечании есть двойное дно, но в тот момент ему не хотелось размышлять над этим.

Накануне, спустя несколько месяцев после расследования, он приехал в маленькую усадьбу в Кенте, где юный Портленд-Смит в возрасте девяти лет провел летние каникулы. Последние десять лет старый дом был заброшен и совсем обветшал, а сад зарос бурьяном, словно в сказке про Спящую красавицу. Там, где кусты расступались, образуя своего рода пещерку, что было мечтой любого девятилетнего мальчугана, Кэмпион обнаружил тридцативосьмилетнего Портленд-Смита — или, вернее, то, что осталось от него три года спустя. Скелет лежал на ворохе сухих листьев, подложив левую руку под голову и подтянув колени к груди.

Глава 2

Кабинет Вэл был одной из достопримечательностей дома Папендейков на Парк-лейн. Продумывая его дизайн, Рейнард, руководивший переделкой особняка, всецело отдался одному из своих знаменитых «творческих порывов», и когда Колин Гринлиф сфотографировал эту белую кованую клетку, висящую под центральным куполом над колодцеобразным лестничным пролетом, снимки облетели все самые престижные журналы того времени.

Несмотря на причудливый дизайн, комната, к всеобщему удовлетворению, оказалась неожиданно удобной: стеклянные стены открывали вид на открытую для посещения часть дома и два основных коридора, в которых обитали работницы, что позволяло леди Папендейк держать в поле зрения весь свой дом.

Хотя теоретически это был кабинет Вэл и там стоял ее письменный стол, тетя Марта проводила там большую часть дня — «сидела в своей паутине», как высказался однажды Рекс в припадке дурного настроения, «считая себя королевой пчел, но напоминая паука».

Марта Лафранк прибыла в Лондон в те дни, когда викторианское благоденствие высвобождалось из сковывающих пут и набирало в грудь воздуха, готовясь к стремительному взлету акций и последующему их падению. Тогда она была цепкой, весьма предприимчивой француженкой, острой, как осколки стекла, и взрывоопасной, как эфир. Эволюцию ее довершил великий художник — Папендейк. Он взял ее словно отрез парчи и сотворил нечто уникальное и удивительное.

— С ним я созрела, — сказала она как-то с не вполне галльской нежностью. — Мой grand seigneur. [1]

Теперь, в шестьдесят лет, это была маленькая смуглая женщина с черными шелковистыми волосами и некрасивым моложавым лицом. Любой наряд смотрелся на ней как произведение искусства. Когда мистер Кэмпион заглянул к ней после обеда, она сидела за своим письменным столиком и выводила абсолютно нечитаемые каракули какой-то нелепой ручкой. Гостя она приняла с искренней радостью, сверкнувшей в ее узких глазках.

— Мой маленький Альберт, — приветливо произнесла она. — Дорогой, какой костюм! Очень элегантно. Повернись-ка. Прекрасно! Эту часть мужского тела — спину от плеч до талии — всегда вспоминаешь с нежностью. Вэл все еще на крыше с этим механиком?

Кэмпион с улыбкой сел. Они дружили уже давно, и он (без малейшей неуважительности) всегда считал ее похожей на маленького тритона — такой она была прилизанной и юркой, с пронзительным взглядом и порывистыми движениями.

— Мне он понравился, — заметил он, — но я почувствовал себя лишним и ушел.

На мгновение пронзительный взгляд тети Марты задержался на паре манекенщиц, остановившихся поболтать в южном коридоре. Стеклянные стены кабинета не