— Я врач, у меня не будет случайностей. Не волнуйся. Я простохотела сказать, что эта ампула была со мной и тогда, на ракетодроме. Мою выдержку хвалили все члены Совета, а я была — сгусток заледеневшего ужаса. И если бы что-то случилось с ракетопланом…
— Но ведь эта тихоходная, стабильная и выверенная система полностью гарантирована от всяких «вдруг».
— А экипаж Саши Караджаева?
— Саша? Сашка… То была подлая диверсия. Укус последнего скорпиона.
— Не последнего, милый. Уже пятьдесят лет на Земле единый социальный строй, но еще не все камни мы перевернули. Могло случиться и с тобой…
— Смешной ты мой сероглазый глупыш! Дай-ка мне свою ампулу. На память. Идет Великое Общественное Устройство, царит электроника, проложены постоянные космические трассы, а послушаешь тебя — словно на два столетия назад заглянешь.
— Твоя трасса новая.
— Любая дорога начинается с первого шага. Так говорит старая пословица. Поэтому я и настаивал на своем участии в экспедиции. У меня солидный опыт работы в пустынях, в условиях высоких температур.
— Но ведь у тебя же…
— Это не мешает мне любить тебя. Не помешает и работать на Станции… Ба! Телефон? У нас что, селекторный телеканал неисправен?.. Алло! Да, я. А-а, здравствуй, Валентин! Какое место? На Гаити?! Ты слышишь, Лю, этот долговязый уже заказал специальный рейс на Гаити. Что? Не ты заказал? Ружена? Привет ей и спасибо. Ну ладно, ладно, у меня тоже силенка есть на случай… Добро, Валя, сейчас будем. Вот черти догадливые, а?
— Просто чуткие люди.
— Они ждут нас у аэровокзала Академии. Вон Руженка тоже любит Валентина, а работает в его отсутствие спокойно. Она верит и в человека и в технику.
— Вероятно, она более современная женщина. Когда ты рядом, я могу делить себя на десятки дел и впечатлений. Но стоит тебе уехать, ты забираешь с собой все. Я пуста, понимаешь: в моей оболочке только ожидание…»
Колебания в звуковом кристалле затухли, голубая чашечка резонатора замолчала. Несколько секунд в ней тихо и суетливо, как мыши, шуршали остаточные токи. Потом певуче щелкнуло реле, и обертонный диктофон автоматически выключился. Так же автоматически он включится через пять минут, и снова в металлической комнате, сплошь заставленной аппаратами и приборами, зазвучат живые голоса: тоскующий, страстный — женщины и энергичный, сдержанный — мужчины. Потом прозвенит реле выключателя, и после пятиминутного перерыва опять колебания кристалла нарушат тишину помещения. Так будет продолжаться очень долго, потому что для работы экономичной схемы диктофона вполне хватает энергии света, проникающего в комнату через силиконовое стекло. И я не знаю, чья рука поднимется выключить диктофон совсем. Одно несомненно: не та, которая включила его и сейчас неподвижно лежит на панели сингулярного регистрира.
Две оболочки Станции — наружная и внутренняя — состояли из мелкокристаллического, бездислокационного титана. Перестроенная структура превращала металл в идеальный экран, совершенно изолирующий помещение Станции от внешних электрических и магнитных полей. В значительной степени ослаблялись и проникающие излучения. Однако титан не мог погасить до безопасной величины субсветовую скорость элементарных частиц. Эту задачу выполняла средняя оболочка Станции, представляющая собой пылевидную смесь золота, висмута и полония-209. Вместо нее энергетики предлагали возбудить вокруг Станции вихревую зону — это было проще и намного дешевле. К счастью, предложение не прошло — зона закрывала людям свободный выход наружу и вдобавок вносила искажения в работу фиксирующей аппаратуры. К счастью потому, что, лишившись энергии после взрыва силовой установки, Сетдар был совершенно беззащитен. Правда, и сейчас придется трудновато из-за остановки системы охлаждения. Однако независимая термоблокада Станции, хоть и не рассчитанная на длительный срок, превосходна и сохранит терпимые условия до прибытия вспомогательного корабля.
Освободившись от скафандра, Сетдар первым делом извлек эрголятор. Неоновый глазок смотрел тусклым бельмом, указатель величины заряда покоился на нулевом индексе. Словно мыслящее существо в едином порыве, прибор отдал все свои силы — и умер. И, как на друга, с теплотой и грустью посмотрел Сетдар на серебристую пирамидку эрголятора. Захотелось даже погладить металл,
Все аппараты, связанные с погибшей силовой установкой, были немы и неподвижны. И только автономный счетчик частиц больших энергий веселым потрескиванием нарушал тишину. Но ему не дано было прервать летаргический сон Станции.
Сетдар подошел к иллюминатору. Поляризованный силикон обладал ограниченной полосой пропускаемости, приближая освещенность к земным условиям. И все же безнадежно дик и мрачен был ландшафт — каменное царство покоя.
Станция стояла у стыка плато Авроры с кряжем Лаокоона. Ослепительно сверкающее плато создавало впечатление мучительной нереальности. Взрыв вымел его, и лужи расплавленного олова угадывались по острым, колючим вспышкам. Черные тени одиночных скал и пиков были как бездонные провалы, и в них чудилось медленное движение той странной небелковой жизни, присутствие которой совсем недавно обнаружили приборы, фиксирующие возбуждение и поглощение энергетических потенциалов на поверхности планеты. Близкий горизонт щетинился многочисленными вершинами хребта Братства Людей, а над ним багровым клубком взлохмаченной огненной пряжи свирепо пылало незаходящее Солнце. Его медленное движение легко наблюдалось по изменению длины и расположения теней.
Два месяца Сетдар прожил на Станции один, но только теперь ошутил одиночество. А до прибытия ракеты оставалось больше декады, Возмущение возбужденных Солнцем полей сильно затрудняло радиосвязь, но из последнего сообщения с ракеты удалось разобрать, что она финиширует еще не скоро. Сообщение пришло вчера, если вести счет времени по земным часам, поскольку здесь было вечное сегодня. Значит, ждать оставалось двенадцать суток, целых двести восемьдесят восемь часов. Сетдар посулил лиха неизвестно кому и пошел снимать показания приборов.
Несколько перфокарт не дали ничего нового — это было видно сразу. Зато, сняв карту сингулярной установки, Сетдэр оторопел. Установка, собранная по триггерному принципу, обладала очень высокой чувствительностью, но до сих пор она отмечала незначительные импульсы перехода количества в качество. Настолько