она, протягивая руки к венику.

   – Вы его видите? – удивилась я, и посмотрела на домового. Он поднял на меня глаза и подмигнул.

   – Я подумал, что никакой беды не случится, если твои друзья тоже со мной поговорят. Только уберите от меня, пожалуйста, эту девицу. Она меня беспокоит, – Вершок заёрзал на венике, пытаясь уклониться от неловких Марининых рук.

   – Он мне не кажется? – Саша снова шагнул вперёд, с любопытством разглядывая нового знакомца. Его озабоченное лицо всё больше приобретало черты обыкновенного интереса.

   – Вы не представляете, как мне сейчас полегчало, – вздохнула я, – а то я уже начала думать, что у меня “не все дома”. Хотя, с другой стороны, то, что это означает...

   Всё это время мы так и стояли посреди тротуара на палящем солнце. Дым, казалось, только сгущался. Изредка дул слабый ветерок, лишь гоняя раскалённые пары воздуха то в одну сторону, то в другую. Вот налетел очередной порыв, взметнув в воздух грязь, дорожную пыль, осыпавшиеся от засухи мёртвые листья, закружив всё это в отвратительной горячей спирали.

   Мы невольно оглянулись, посмотреть на этот маленький танец смерти, который плясала для нас несвоевременно умирающая природа, и прикрыли глаза руками.

   – Что ты там про Свет и Тьму говорила? – поинтересовался Коля, оглядывая представший нашим глазам унылый пейзаж.

   – Война, ребятки, война. Проклятые на Светлое Царство напали, и мы все теперь Великого Исхода ждём, – Вершок опять грустно опустил голову, нервно зажевав ус.

   – Что вы тут ждёте, мне не послышалось? – сзади подошёл ещё один наш бывший одноклассник, которого в отличие от остальных я уже много лет не видела. Его звали Костя. Он был небольшого роста, худенький, и потому, как водится, в школе им часто пренебрегали, если не сказать обижали.

   – Рад вас видеть, ребя... – начал он, и вдруг неожиданно отпрыгнул назад.

   – Это что ещё за ерунда? – вскрикнул он, тыча пальцем в домового.

   – Экий ты шумный. Росту в тебе мало, а крику как от нашей кикиморы, – проворчал Вершок.

   – Как от кого? – переспросил Саша, бросив вопросительный взгляд на брата.

   – Что это, я вас спрашиваю? – Костик не унимался.

   До чего ж лениво было объяснять все по-новому. Но только я открыла рот, чтобы начать рассказ, как вдруг огромная светло-голубая молния разрезала небо от горизонта до горизонта, на миг осветив ослепительной вспышкой унылую серость дымного дня. И тут же за ней грянул оглушительный гром, словно разрывающий изнутри. Земля задрожала. Звук ошеломлял, от него практически становилось больно. Словно небо раскололось пополам, и вот-вот на нас посыплются его осколки. Это было страшно, потому, что такого просто не могло быть.

   Когда я открыла глаза, то обнаружила себя на коленях на асфальте, зажимающей уши, пытаясь защититься от нестерпимого грохота. А вокруг в той же позе сидели остальные. И внезапно все прекратилось. Мёртвая тишина опустилась на землю. Деревья больше не шелестели под обжигающим ветром, голуби, которых даже такой погодой было не истребить, разом исчезли. Ничто не нарушало могильного безмолвия.

   – Что это было? – испуганно спросил Костя, которому так ничего и не успели объяснить.

   – Это Исход. – Вершок уныло поднялся на ножки, посмотрев на серое небо. Он упал с веника, когда сверкнула молния.

   – Исход войны? Значит, мы победили? Ну... то есть... ну ты меня понял. – Коля напряжённо смотрел на домового. Его нельзя было назвать легкомысленным, как брата, и верящим в чудеса тоже. Но молния, подобной которой никто из нас в своей жизни не видел, стерла мысли о правде и лжи, заставив задуматься о реальности происходящего.

   И вдруг, откуда – то сверху раздался голос, подобный удару только что грянувшего грома. Низкий, глубокий, он разносился повсюду, заставляя нас чувствовать себя персонажами ожившего пророчества.

   “Услышьте меня, смертные, ваш час близок. Темное войско победило. Света больше нет. Через шесть дней температура на Земле поднимется на три тысячи градусов. И грянет Апокалипсис, так как было написано”

   И снова тишина заполнила собой всё вокруг. На несколько мгновений мы даже перестали дышать. Воспаленный жарой мозг лихорадочно пытался придумать, как объяснить всё происходящее, как бы свалить это все на чей-то розыгрыш или глупую шутку. Чем больше проходило времени, чем дольше мы молчали, тем яснее становилась очевидность. Что-то в нашем мире сломалось.

   – Нет, не может этого быть, это должно быть какая-то шутка, – возмутился вдруг Костя. И в этот момент его, как когда-то в школе, почему-то захотелось стукнуть.

   – А я по-твоему кто? Мягкая игрушка?! – вскрикнул Вершок, явно солидарный со мной. – Примите это как данность, – уже тише сказал он, – мы все скоро исчезнем.

   – Три тысячи градусов... При такой температуре сгорит всё. На земле не останется даже следа, говорящего о том, что мы здесь жили. Сгорят многоэтажки, машины, металлы. Сгорят наши кости... – Какая-то пустота прокралась в сердце, стало грустно и одиноко.

   – И твой мир тоже исчезнет? – спросила я домового.

   Вершок задумчиво посмотрел на меня.

   – Все духи жилищ исчезнут вместе со мной, не будет вас, не будет и нас. Но Тьма останется. Останется еще много нечисти, которая будет пировать на развалинах человеческого рода.

   – Мне надо домой, – быстро сказал Костя, и почему-то напомнил мне мышь пытающуюся убежать с тонущего корабля.

   – Если это всё правда, то провести дома последние дни жизни – не самое лучшее решение, – ответил Саша, и его вечно весёлое лицо посерело.

   – А разве мы что – то можем? Или ты собрался уничтожить войско нечисти своим пылающим мечом?

   Тут обрывок старой мысли всколыхнулся у меня в голове. Я вспомнила наш утренний разговор с домовым. Тогда он сказал, что, вероятно, люди сами виноваты в возвышении Зла. Может это и глупо, но мы должны иметь возможность хоть что-то изменить.

   – Вершок, а мы точно ничего не можем сделать? – озвучила я свой вопрос.

   Он задумался, почесал спутанную бороду, что-то ухнул и ответил.

   – Попробуйте мыслить не по-человечески. Врата открыты, ваш мир больше не тот, каким вы его знаете.

   – Наш мир, ваш мир, какие-то Врата, – сказал Саша, – Я вообще до сих пор не уверен,