их, или обманывают себя, думая, что не видят их.

— Да.

— Для одного человека у тебя тяжелый бой впереди, — посочувствовал я ему.

— Чума исчезнет, бороться будет легче, — ответил он. — Чума исчезнет быстро, а остальное потребует немного больше времени.

— И ты победишь, если на это вообще способен один человек, — сказал я то, что думал и прежде.

Я еще раз хлопнул его по плечу и полез по лестнице в гондолу. Мне теперь нужно было утешить Алу Мару, рассказав то немногое, что я сам знал.

Вскоре все мы влезли в гондолы кораблей.

Наша основная задача была успешно выполнена, и прежнее приподнятое настроение вернулось к нам.

Корабли поднялись в воздух и направились обратно к Варналю. Вскоре мы стремительно пронеслись над озерами, краем цветов и зыбучими песками.

Мы летели домой. В некотором смысле мы уже были там, ибо на сердцах наших было легко, а в разумах воцарился покой.

Мы вернулись в Варналь мирным утром, полным мягкого солнечного света.

Зеленые туманы изящно струились по городу, сверкали и блистали мраморные башни, и весь город мерцал светом, словно драгоценный камень.

Издалека доносился слабый звук, похожий на детское пение, и мы знали, что слышим песни Зовущих Холмов.

Весь Марс казался мирным. Мы долго и упорно боролись за этот мир, но героями мы стали не из-за этого. Все, что мы сделали — это сделали героев из тех, кто сражался вместе с нами.

И этого было достаточно.

Шизала ждала на центральной площади неподалеку от дворца. Она сидела на широкой спине смирного дахара и держала рядом с собой другого оседланного и готового к поездке скакуна.

Я не устал и знал, что она догадается об этом.

Я быстро слетел по веревочной лестнице и спрыгнул с последней ступеньки на спину поджидавшего меня скакуна.

Я нагнулся и поцеловал жену, крепко прижав ее к себе.

— Все в порядке? — спросила она.

— В основном, — сообщил я. — Со временем не останется ничего, кроме памяти о печали и тревоге. И это хорошо, что на Вашу будут такие воспоминания.

— Да, — кивнула она, — это хорошо. — Поехали, давай прогуляемся к Зовущим Холмам, как мы сделали это, когда впервые встретились.

Мы пустили своих дахаров вперед в тихое утро, проскакав по прекрасным улицам к Зовущим Холмам.

Со скачущей рядом со мной моей прекрасной женой и вызванным стремительной скачкой хорошим настроением, я знал, что нашел нечто бесконечно ценное — нечто такое, чего никогда бы не имел, если бы не прибыл на Марс.

Ноздри мои наполняли прохладные запахи марсианской осени, и я предался радости истинного и простого счастья.

ЭПИЛОГ

Я с острым интересом выслушал рассказ Майкла Кэйна, и он тронул меня куда более глубоко, чем я что-либо испытывал ранее.

Я понял, почему он казался теперь более расслабленным, чем был когда-нибудь прежде. Он нашел нечто, что редко на Земле.

В этот момент у меня возникло сильное искушение просить его взять меня на Марс вместе с ним, но он улыбнулся.

— Вы действительно хотели бы этого? — спросил он.

— Я… Я думаю, что да.

Он покачал головой.

— Найди Марс в себе самом, — сказал он. А потом усмехнулся. — Хотя бы по той причине, что это потребует меньшего напряжения сил.

Я подумал над этим, а затем пожал плечами.

— Наверное, вы правы, — сказал я. — Но, по крайней мере, я буду иметь удовольствие изложить ваш рассказ на бумаге. Чтобы и другие могли разделить с вами радость найденного на Марсе.

— Надеюсь, что так, — согласился он. Потом, после непродолжительного молчания, добавил:

— Я полагаю, что вы считаете меня немного сентиментальным.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, попытки описать вам все своим чувства — тот рассказ о нашей поездке к Зовущим Холмам.

— Существует большая разница между сентиментальностью и искренними чувствами, — возразил я ему. — Беда в том, что люди иногда склонны путать одно с другим, и поэтому отвергают и то, и другое. Все, к чему мы стремимся — это к искренности.

— И отсутствию страха, — улыбнулся он.

— Это приходит, когда появляется искренность, — предположил я.

— Частично, — согласился он.

— Какой же недоверчивый народ мы, земляне, — сказал я. — Мы так слепы, что не доверяем красоте, даже когда видим ее, чувствуем, что она не может быть тем, чем кажется.

— Чувство довольно здравое, — заметил Кэйн. — Но оно может, как вы подметили, зайти слишком далеко. Наверное, старый средневековый идеал не так уж и плох — умеренность во всем. Эта фраза очень часто принималась по отношению только к физической стороне людей, но она, по-моему, столь же важна и для их духовного развития.

Я кивнул.

— Ну, — сказал он. — Опасаясь еще больше наскучить вам, я вернусь в подвал к передатчику материи. Каждый раз, когда я возвращаюсь, я нахожу Землю все лучше, чем раньше. Но с Марсом то же самое. Вообще, я — везучий человек.

— Вы исключительно удачливы, — согласился я. — Когда вы вернетесь?

Должно быть, предстоят новые приключения?

— Разве этого было недостаточно? — усмехнулся он.

— На данный момент, — возразил я ему. — Но я скоро захочу услышать еще.

— Помните, — пошутил он, притворно грозя пальцем. — Умеренность во всем.

— Это будет утешать меня, пока я жду вашего следующего визита, — улыбнулся я.

— Я вернусь, — заверил он меня.

А затем он покинул комнату, оставив меня сидящим у гаснущего камина, все еще полного картинами Марса.

Скоро они должны пополниться.

Я был в этом уверен.

1

Лимб (англ.) — преисподняя, бездна.

(обратно)

2

Шаттерхенд — один из героев романов Г. Хагтарда

(обратно)

3

(обратно)