свет.
Короли переглянулись. Их глаза тревожно блестели в темноте. Не так рисовался им приход к Мессии. Где пышная свита, тяжело груженные верблюды, статные кони, где золото и драгоценные каменья, где достоинство сильных, богатых и мудрых? Все это можно прочесть на их растерянных лицах. Наконец Мельхиор робко постучал, вернее, поскребся в дверь…
89. В доме действительно не спали. Мария кормила грудью сына, а плотник Иосиф ошкуривал деревянную плашку. Удивленный поздними визитерами, Иосиф, вместо того чтобы просто крикнуть «Заходите!», пошел и открыл незапертую дверь. Увидев пришельцев, он решил, что это нищие, и сказал: — Мы не подаем, и доме шаром покати. — Мы не просим, — робко сказал Мельхиор. — Так кто же вы? — Мы короли, — прошелестело в ответ. Мария услышала шебуршню возле двери и спросила мужа: — Иосиф, кто там? — Побирушки. — Иосиф усмехнулся. — Они называют себя королями. — Бедные люди!.. — вздохнула Мария. — Сколько раз ни повторяй слово «мед», во рту слаще не будет. Величай себя хоть императором, дырок на платье не уменьшится. Пусть войдут. Дай им оливок и ключевой воды. — Входите, небого, — сказал Иосиф. Короли вошли и замерли на пороге — на них, отвернув лицо от материнской груди, сознательным и серьезным взглядом темных чистых глаз глядел двухнедельный Младенец. И этот пронизывающий взгляд бросил их на колени. Они ползли к ложу Марии, перестав быть королями, забыв про все свои амбиции, потери, неудачи, страдания от долгого пути, тяжелые разочарования, ибо все состоялось: они увидели Его… По их изможденным и прекрасным любовью и смирением лицам катились сладкие слезы. Мария посмотрела на мужа и покрутила пальцем у виска, мол, помешанные. Иосиф развел руками. — Сколько таких неопасных безумцев бродит по улицам и рынкам Вифлеема! — бормочет Иосиф. — Мне иногда кажется, что люди вообще потихоньку сходят с ума. А вспомни пастухов. Как они таращились на нашего сыночка, будто хотели его съесть. Я даже испугался. Иосиф насыпал горушку олив на стол, поставил жбанчик с водой, три глиняные чашки и воззвал убогих к столу. Но они не заметили его приглашающего жеста, как вроде не заметили и самого хозяина дома. Их глаза были прикованы к Новорожденному и Его простодушной Матери. А потом они отползли к порогу, поклонились лбами в земляной пол, поднялись и тихо вышли, не осмелившись преподнести свои скромные дары, просто оставив их на полу, возле ложа Марии. Но не стоит их жалеть. Они пустились в путь королями-кудесниками, пришли нищими, назад отправились носителями света Божьего… Иосиф нагнал их за порогом и почти насильно насыпал оливок в карманы, а Мельхиору, как самому старому и несчастному, всучил медный грошик с дыркой посередине. — Карман-то не дырявый? — заботливо спросил Иосиф. — Сырку козьего купишь, пожустеришь его деснами. — И скрылся в доме. — Какие странные люди к нам приходят, — сказала Мария, помогая пальцами лучшему току молока в розовый зев сына. — Они ведут себя так, будто сроду не видели новорожденных. — Просто он им нравится, — сказал Иосиф. — Крепенький чудный малыш, с чудным личиком. — Как бы не сглазили! — всполошилась Мария. — Нет, люди с добром идут… Иосиф не договорил, наступив на дары, оставленные королями. Он подобрал их с пола. — Золотая цепочка, — произнес удивленно. Понюхал пузырек. — Ладан. Да какой духовитый! Открыл коробочку, погрузил в нее мизинец. — Миро. Откуда все это у нищих? — Наверное, краденое, — высказала предположение Мария. — Ты права, — согласился плотник. — Нечисто, видать, сработали и боятся, что их схватят с поличным. Вот и подбросили нам. — Надо скорее избавиться от этих данайских даров. — Мария сильно встревожена. — Пусть соседи хорошенько уснут и перестанут бегать на двор. Я закопаю их под старой смоковницей, — пообещал Иосиф. Мария вновь склонилась над сыном, а Иосиф вернулся к прерванной работе. — Знаешь что, Иосиф, — через мгновение сказала Мария. — Выбрось это сейчас. Иосиф завернул дары волхвов в тряпицу и вышел из дома…
90. Алазар подъезжает к своей хижине. Пчелы оставляют его и тощим, но бодро жужжащим роем отправляются на пасеку. Алазар добро смотрит им вслед. Возле дома ушастый ослик, перестав щипать траву, кивает большой головой вернувшемуся хозяину. Алазар сходит на землю и направляется к дому. Буян и ослик сближаются и дружелюбно трутся друг о друга мордами.
91. Косой луч солнца прорезает внутренность хижины и освещает сидящую на ложе мать с младенцем у груди. Кто видел мадонн итальянского чинквеченто, тот легко представит себе, как выглядела Кана со своим первенцем. Она не двинулась навстречу мужу, то ли не веря в правду его возвращения, то ли боясь потревожить младенца, но свинцовая мука ожидания в ее глазах отступила перед бирюзовым светом радости. И было что-то такое вечное, святое в образе матери и младенца, что Алазару на миг представилось, будто он не оставил паломников, а вместе с ними достиг вифлеемского вертепа. Он опустился на колени перед совершенным образом жизни вечной. Было долгое молчание, лишь дышали осторожно верблюд и ослик, зашедшие следом за Алазаром в хижину. Затем Кана спросила: — Ты нашел пчел? — Да. Но ты была права, я шел не за этим. В глазах женщины немой вопрос. — Я не умею объяснить тебе… Сказать: я помог людям?.. Да, но этого мало. «Ты спас легенду», — кто-то шепчет мне на ухо. — Я не понимаю, — тихо шепчет женщина. — Я тоже, — признался Алазар. — Ты помнишь, я увидел на дне сосуда — Мать, Дитя… кажется, еще были вол и козы… Те, кому я помог, шли туда. — Зачем? Он долго молчал, потом сказал неуверенно: — За новым сердцем… для нашего сына… для всех нас… — Я не понимаю, — повторила женщина. — Я простой парень, откуда мне взять слова? — беспомощно произнес Алазар. — А может, сейчас и не нужно понимать? Доверимся времени… А пока давай просто жить…
89. В доме действительно не спали. Мария кормила грудью сына, а плотник Иосиф ошкуривал деревянную плашку. Удивленный поздними визитерами, Иосиф, вместо того чтобы просто крикнуть «Заходите!», пошел и открыл незапертую дверь. Увидев пришельцев, он решил, что это нищие, и сказал: — Мы не подаем, и доме шаром покати. — Мы не просим, — робко сказал Мельхиор. — Так кто же вы? — Мы короли, — прошелестело в ответ. Мария услышала шебуршню возле двери и спросила мужа: — Иосиф, кто там? — Побирушки. — Иосиф усмехнулся. — Они называют себя королями. — Бедные люди!.. — вздохнула Мария. — Сколько раз ни повторяй слово «мед», во рту слаще не будет. Величай себя хоть императором, дырок на платье не уменьшится. Пусть войдут. Дай им оливок и ключевой воды. — Входите, небого, — сказал Иосиф. Короли вошли и замерли на пороге — на них, отвернув лицо от материнской груди, сознательным и серьезным взглядом темных чистых глаз глядел двухнедельный Младенец. И этот пронизывающий взгляд бросил их на колени. Они ползли к ложу Марии, перестав быть королями, забыв про все свои амбиции, потери, неудачи, страдания от долгого пути, тяжелые разочарования, ибо все состоялось: они увидели Его… По их изможденным и прекрасным любовью и смирением лицам катились сладкие слезы. Мария посмотрела на мужа и покрутила пальцем у виска, мол, помешанные. Иосиф развел руками. — Сколько таких неопасных безумцев бродит по улицам и рынкам Вифлеема! — бормочет Иосиф. — Мне иногда кажется, что люди вообще потихоньку сходят с ума. А вспомни пастухов. Как они таращились на нашего сыночка, будто хотели его съесть. Я даже испугался. Иосиф насыпал горушку олив на стол, поставил жбанчик с водой, три глиняные чашки и воззвал убогих к столу. Но они не заметили его приглашающего жеста, как вроде не заметили и самого хозяина дома. Их глаза были прикованы к Новорожденному и Его простодушной Матери. А потом они отползли к порогу, поклонились лбами в земляной пол, поднялись и тихо вышли, не осмелившись преподнести свои скромные дары, просто оставив их на полу, возле ложа Марии. Но не стоит их жалеть. Они пустились в путь королями-кудесниками, пришли нищими, назад отправились носителями света Божьего… Иосиф нагнал их за порогом и почти насильно насыпал оливок в карманы, а Мельхиору, как самому старому и несчастному, всучил медный грошик с дыркой посередине. — Карман-то не дырявый? — заботливо спросил Иосиф. — Сырку козьего купишь, пожустеришь его деснами. — И скрылся в доме. — Какие странные люди к нам приходят, — сказала Мария, помогая пальцами лучшему току молока в розовый зев сына. — Они ведут себя так, будто сроду не видели новорожденных. — Просто он им нравится, — сказал Иосиф. — Крепенький чудный малыш, с чудным личиком. — Как бы не сглазили! — всполошилась Мария. — Нет, люди с добром идут… Иосиф не договорил, наступив на дары, оставленные королями. Он подобрал их с пола. — Золотая цепочка, — произнес удивленно. Понюхал пузырек. — Ладан. Да какой духовитый! Открыл коробочку, погрузил в нее мизинец. — Миро. Откуда все это у нищих? — Наверное, краденое, — высказала предположение Мария. — Ты права, — согласился плотник. — Нечисто, видать, сработали и боятся, что их схватят с поличным. Вот и подбросили нам. — Надо скорее избавиться от этих данайских даров. — Мария сильно встревожена. — Пусть соседи хорошенько уснут и перестанут бегать на двор. Я закопаю их под старой смоковницей, — пообещал Иосиф. Мария вновь склонилась над сыном, а Иосиф вернулся к прерванной работе. — Знаешь что, Иосиф, — через мгновение сказала Мария. — Выбрось это сейчас. Иосиф завернул дары волхвов в тряпицу и вышел из дома…
90. Алазар подъезжает к своей хижине. Пчелы оставляют его и тощим, но бодро жужжащим роем отправляются на пасеку. Алазар добро смотрит им вслед. Возле дома ушастый ослик, перестав щипать траву, кивает большой головой вернувшемуся хозяину. Алазар сходит на землю и направляется к дому. Буян и ослик сближаются и дружелюбно трутся друг о друга мордами.
91. Косой луч солнца прорезает внутренность хижины и освещает сидящую на ложе мать с младенцем у груди. Кто видел мадонн итальянского чинквеченто, тот легко представит себе, как выглядела Кана со своим первенцем. Она не двинулась навстречу мужу, то ли не веря в правду его возвращения, то ли боясь потревожить младенца, но свинцовая мука ожидания в ее глазах отступила перед бирюзовым светом радости. И было что-то такое вечное, святое в образе матери и младенца, что Алазару на миг представилось, будто он не оставил паломников, а вместе с ними достиг вифлеемского вертепа. Он опустился на колени перед совершенным образом жизни вечной. Было долгое молчание, лишь дышали осторожно верблюд и ослик, зашедшие следом за Алазаром в хижину. Затем Кана спросила: — Ты нашел пчел? — Да. Но ты была права, я шел не за этим. В глазах женщины немой вопрос. — Я не умею объяснить тебе… Сказать: я помог людям?.. Да, но этого мало. «Ты спас легенду», — кто-то шепчет мне на ухо. — Я не понимаю, — тихо шепчет женщина. — Я тоже, — признался Алазар. — Ты помнишь, я увидел на дне сосуда — Мать, Дитя… кажется, еще были вол и козы… Те, кому я помог, шли туда. — Зачем? Он долго молчал, потом сказал неуверенно: — За новым сердцем… для нашего сына… для всех нас… — Я не понимаю, — повторила женщина. — Я простой парень, откуда мне взять слова? — беспомощно произнес Алазар. — А может, сейчас и не нужно понимать? Доверимся времени… А пока давай просто жить…