истинно королевской, гордыни; Дон Кихот, поклоняясь прекрасной Дульсинее, слыл «безумцем», жил в им самим творимой легенде, обреченный на непонимание и насмешки…

Гордыня одиночества жила в душе Сологуба – скрытного мальчика, подростка, юноши, наконец – зрелого мужа и старика. Это было его мукой и его отрадой. Сколько раз, закрыв глаза, грезил он о Лигойских блаженных полях, о прекрасной и недостижимой земле Ойле, где царит вечная Красота. В романе «Навьи чары» он сам так отчетливо выразил свое кредо: «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду, ибо я – поэт. Косней во тьме, тусклая, бытовая, или бушуй яростным пожаром над тобою, жизнь, я, поэт, воздвигну творимую мною легенду об очаровательном и прекрасном». Но разве не то же делает любимый Сологубом Дон Кихот? Все тот же миф об Альдонсе и Дульсинее. Многократно будет обыгрывать и варьировать его в своем творчестве писатель…

Но есть и разница между испанским гидальго и российским поэтом, творящим свою легенду из грубой действительности. Как мы помним, Дон Кихот сам неколебимо верил в свою мечту. Сологуб, равно как и его герои, в эту мечту не верит Он твердо знает: «невозможно чудо преображения», и тут же добавляет, «но оно необходимо»… Не напоминает ли это горькие строки Георгия Иванова: «Я верю не в непобедимость зла, но только в неизбежность пораженья»?

скажет в одном из стихотворений Сологуб. Но это – много позже…

А пока – Федя Тетерников заканчивает сначала приходскую школу, затем – уездное училище, и наконец венец всех усилий – Учительский институт. Кусок хлеба теперь ему обеспечен – и, забрав мать и сестру, он уезжает по направлению в городок Крестцы Новгородской губернии.

Крестцы, однако, вскоре оборачиваются настоящим крестом и Голгофой. Молодой учитель буквально распят на этом кресте – все его порывы внести что-то новое, свежее в давящую и затхлую систему образования кончаются ничем. Идиотизм российского захолустья непреодолим! Какой-то бесконечный город Глупов. Учителя сами невежественны и погрязли в мелочных и нелепых интригах, в круговом доносительстве, родители по большей части алкоголики, среди детей есть, конечно, еще неиспорченные души, но немало и тупиц, ленивых и зараженных взрослой всеобщей развращенностью. Бог ты мой, какая тут земля Ойле, какое царство вечной красоты?!

Не ужившись с начальством, Федор Тетерников меняет Крестцы на Великие Луки, на Вытегру… Десять лет скитаний и каторжного труда – и все одно и то же! Просвета нет и не предвидится.

Домашняя его жизнь по-прежнему – сплошной ужас и издевательства. В это трудно поверить, но его суровая родительница секла своего сына не только в детстве и в отрочестве, но и когда ему было уже под тридцать, заставляя благодарить за науку! Волосы поневоле встают дыбом, когда читаешь письмо Сологуба от 20 сентября 1891 года к сестре Ольге (сестру Федор очень любил и был с нею всегда откровенен): случилось так, что он не хотел идти к ученику в кромешной тьме и по столь же кромешной грязи босиком, так как накануне довольно сильно расцарапал ногу, и тут «маменька очень рассердилась и пребольно высекла меня розгами, после чего я уже не смел упрямиться и пошел босой. Пришел я к Сабурову в плохом настроении, припомнил все его неисправности и наказал розгами очень крепко, а тетке, у которой он живет, дал две пощечины за потворство и строго приказал сечь почаще». Вот она, цепная реакция зла российского свирепого захолустья! Неудивительно, что молодой учитель начинает делать отчаянные попытки вырваться из этого «болота», чтобы окончательно самому не потерять человеческий образ…

Босой учитель с поцарапанными ногами, бредущий по грязи… Что тут скажешь?! Христос, претерпевший смертные муки за всех нас, хотя бы носил сандалии…

Однако еще Оскар Уайльд сказал: «Я могу стоять по колено в грязи, но глаза мои устремлены на звезды». Провинциальный учитель прямо-таки одержим тягой к самообразованию. При всей ограниченности средств, он выписывает кучу столичных газет и журналов, переводит Верлена… В 1883 году им начат роман «Тяжелые сны», почти одновременно с этим он пишет «рассказ в стихах» «Кремлев» и, само собой, лирические стихи. Кое-что посылает в столичные журналы, те изредка печатают его, но гомеопатическими дозами: за десять лет жизни в «глубинке» удалось опубликовать едва ли десяток стихотворений. Вот если бы переселиться в Петербург! Там – кипит живая мысль, да и издаваться есть где, были бы знакомства. Их, думалось, нетрудно будет завести…

Вскоре подходящий случай для осуществления задуманного представился. Сестра Ольга едет в столицу поступать на курсы. Федор ее сопровождает.

И вот– пасынок судьбы вытащил наконец счастливый билет поэт Н. Минский, признанный лидер «нового искусства», заинтересовался личностью и стихами еще никому не ведомого учителя и пообещал устроить ему заметный дебют в журнале «Северный вестник». Обещание свое сдержал. Воодушевленный удачей, вскоре, в 1892 году, Федор Тетерников окончательно перебрался в Петербург. Отныне он – учитель математики Рождественского городского училища, а позже – инспектор Андреевского училища и член Петербургского уездного училищного совета Обязанности свои выполняет сурово и въедливо, его побаиваются, но не чиновничья карьера составляет главное содержание жизни строгого инспектора. Он уже уже упоминавшегося Н. Минского – Д. Мережковский, З. Гиппиус, К. Бальмонт. Возглавляли журнал Л. Я. Гуревич и А. Л. Волынский. Между прочим, именно Волынский предложил на одном из редакционных заседаний псевдоним для Тетерникова: «Федор Сологуб», и, таким образом, явился как бы его литературным крестным отцом. С этой минуты Федор Тетерников окончательно уходит в закулисную тень, а на авансцену русской литературы выходит Федор Сологуб…

* * *

Надо отдать должное прозорливости сотрудников «Северного вестника»: они сразу угадали в пришедшем к ним нелюдимом учителе крупный талант и сделали все, чтобы этотталант явить миру. С 1893 по 1897 год Сологуб, можно сказать, непрерывно печатается почти исключительно в «Северном вестнике»: здесь вышли семнадцать его стихотворений, включая переводы из Вердена, три рассказа из лучших («Червяк», «Тени», «К звездам»), немало статей, рецензий… Особенное впечатление на читающую публику произвел рассказ «Тени» (впоследствии названный «Свет и тени») – можно сказать, именно он принес признание Сологубу. Отнюдь не склонная к расточению похвал 3. Гиппиус прислала после опубликования «Теней» автору прямо-таки