каким-то итальянским графом. В качестве жены приходского священника она, пожалуй, избегнет и этой болезни, и её очистительного действия. А затем разве не опасно такое положение: необыкновенно красивая молодая женщина, жаждущая светских удовольствий, — и вдруг осужденная вести нищенскую жизнь с человеком, которого она не любит?

С другой же стороны, влияние Алисы на Натаниеля Армитаджа в первые годы их брака, когда складывался его характер было очень благотворно.

Можно ли с уверенностью сказать, что он не станет другим, если женится на Нэлли?

Если Алиса Блэчли выйдет замуж за художника или поэта, будет ли она в сорок лет еще симпатизировать идеалам богемы? Ведь даже в детстве её желания всегда направлялись в сторону противоположную той, куда хотела их направить нянька. Чтение консервативных газет неизменно заставляло ее склоняться на сторону радикализма, а радикальные разговоры за столом её супруга побуждали ее искать аргументов в пользу феодального строя.

Не был ли главной причиной ее стремления к богеме, всё возрастающий пуританизм её мужа? Легко может статься, что в качестве жены художника, она «ударится в религию». Тогда её положение будет еще хуже.

Кэмльфорд слаб здоровьем. Дожил бы он до сорока лет без жены, которая смотрела на ним, чтобы он ел вовремя и одевался тепло? Мог ли он с уверенностью сказать, что семейная жизнь отняла у его искусства больше, чем дала ему?

Бели бы Джессика Дирвуд, нервная, страстная натура, вышла замуж за скверного мужа, с неё в сорок лет могли бы писать Фурию. Только когда её жизнь потекла мирно и безмятежно, начала проявляться ее красота. Это был тот тип красоты, для развития которого требуется спокойствие.

Дик Иверэтт не заблуждался насчет себя. Он знал, что оставаться в течение десяти лет верным супругом некрасивой жены для него невозможная вещь. А Джэссика Дирвуд со своей стороны не была бы терпеливой Гризельдой. Если поэтому он женится на ней, двадцатилетней дурнушке, ради красоты, которой она достигнет в тридцать лет, можно с уверенностью сказать, что самое позднее в двадцать девять лет она разведется с ним.

Иверэтт был практический человек. Он принялся за расследование дела. Буфетчик сказал, что им иногда попадаются оригинальные бокалы немецкой работы. А один из официантов, прислуживавших на балу, признался (при условии, что его ни в каком случае не заставят платить), что он в тот вечер разбил не один стакан. Очень может быть, заявил он дальше, что спрятал осколки бокала, дабы их не увидали, под указанную пальму. Очевидно, всё это был лишь сон. Молодость взяла свое, и три свадьбы были Сыграны одна за другой с промежутками в три месяца.

Когда Армитэдж впервые рассказал мне эту историю в курительной комнате клуба, со времени таинственного происшествия прошло около десяти лет. Мистрис Иверэтт как раз оправилась от сильного припадка ревматизма, схваченного ею предыдущей весной в Париже.

Мистрис Кэмльфорд, с которой я раньше не был знаком, безусловно, показалось мне одной из красивейших женщин, когда-либо виденных мной. А мистрис Армитэдж (я знавал ее раньше, когда она была Алисой Блэчли), на мой взгляд стала еще очаровательнее, чем была девушкой. Я никогда не был в стоянии понять, что она могла найти в своем муже.

Кэмльфорд достиг славы еще десятью годами позже, но бедняге недолго пришлось пользоваться ею, он вскоре умер. Дику Иверэтту в настоящее время осталось еще шесть лет тюрьмы, но он на хорошем счету у начальства и поговаривают о досрочном освобождении.

В общем, я согласен, что это очень странная история. Как я уже заявил с самого начала, я сам не верю ей.

1904