на портниху, Эрминию взяли продавщицей сначала в магазин пластинок, потом в обувной. Когда она познакомилась с Карлом Секвенсом, она работала бухгалтером на мебельной фабрике. Ей было тридцать, но она все еще была не замужем. Поклонников у нее хватало; кое-кто из врачей проявлял к ней внимание, был даже один тореадор, но никто не показался ей таким близким, как сейчас этот чужестранец.

Как говорит ее дочь, Эрминия сразу почувствовала в нем, после нескольких сказанных по-французски слов, основательность и серьезность. Те немногие люди, которые сегодня еще помнят Карла Секвенса, подтверждают эту черту его характера. Как о «невероятно приятном, спокойном и рассудительном» человеке вспоминает о Карле Ганс Ландауэр, он в шестнадцать лет тоже отправился на гражданскую войну в Испанию. Второй бывший доброволец, Алоис Петер, называет Карла «прямым, порядочным, интеллигентным человеком», а третьему, Бруно Фурьху, он запомнился как «серьезный, вдумчивый и толковый собеседник». Секвенс никогда не дурачился, говорил Фурьх, и никогда не вел себя легкомысленно, замечал Ландауэр.

4

Трудно сказать, как и когда обретает человек порой добродетель, не доставшуюся ему с колыбели. Отец Карла, после распада австро-венгерской монархии в 1919 году, принял австрийское подданство и начал работать жестянщиком на предприятии при федеральной австрийской железной дороге. Он был социал-демократом по духу, что, безусловно, наложило на него свой отпечаток, но никак не сказалось на его характере. Должно быть, мои представления о нем складываются на основе коллективного семейного опыта, рассказов о голодных годах Первой мировой войны и периода провозглашения Республики, о культурных и бурных социальных проявлениях в жизни Красной Вены, об уверенности восставших молодых рабочих в своем будущем. Вполне вероятно, что именно 15 июля 1927 года, в день массовых антифашистских выступлений рабочих, когда начальник венской полиции отдал приказ о расстреле сотен демонстрантов, Карл и принял решение ехать в Испанию: оно родилось как следствие крушения его веры в закон и порядок и осознания тщетности надежд. А также страстного желания вмешаться в ход событий.

За три месяца до этого, 4 апреля, Карл поступил на действительную военную службу в третий венский пехотный полк; ему предстояла шестилетняя служба в армии — по необходимости, ибо в освоенных им профессиях жестянщика и монтера по отопительным системам он не видел перспективы роста; по убеждению, потому что думал, что армия как раз и нуждается в притоке либерально ориентированных элементов; или просто так, поскольку любил заниматься спортом и надеялся потешить там свое пристрастие? Служебные характеристики тридцатого и тридцать первого года свидетельствуют, что Карл, став тем временем стрелком 1-го нижнеавстрийского пехотного полка, не выказывал ни малейшего доверия своим командирам. Он замкнут, говорилось там, не проявляет необходимого усердия, интереса и рвения к службе. «Интеллигентный и очень сообразительный, он мог бы добиться гораздо большего». Помимо этого, до меня все же дошли сведения, что Карл был легкоатлетом, выносливым пловцом, великолепным картографом и отлично стрелял из ручного пулемета.

По словам его сестры Розмари, после увольнения с действительной военной службы в запас он вроде бы работал в Корнейбурге на вагоностроительном заводе. Вступил в Шуцбунд^[3] и принял с оружием в руках участие в Февральском вооруженном выступлении 1934 года во Флоридсдорфе в рядах рабочих. После поражения он бежал в Чехословакию к своему дяде Роману Секвенсу, дослужившемуся в Брюнне до начальника почтового отделения, а потом дальше, в Ригу. И в Вену он, похоже, вернулся только весной тридцать шестого. Но из сообщения австрийского диппредставительства в Варшаве следует, что в мае 1934 года Карл Секвенс был выслан из Латвии вместе с двенадцатью другими австрийскими шуцбундовцами. «Секвенс находился в Риге около двух лет, предположительно в качестве связного социал-демократов». Это заявление подтверждается сведениями Центрального регистрационного управления в Вене; 6.6.32 Карл Секвенс выписался и уехал в Ригу, а 4.6.34 вновь регистрируется в шестом районе города Вены, на Брауэргассе, 6/5. С 30.11.36 он больше не числится среди лиц, проживающих в Вене. В графе «выписан…» лаконично стояло: «выехал». Его имя появляется в списке, составленном 25 ноября одной нелегальной ячейкой в Париже, организовывавшей выезд добровольцев в Испанию. И действительно, после медицинского освидетельствования Карл оказывается 26 ноября 1936 года в составе Интербригад в Испании.

В то время, когда он пересекал границу, шла битва за Мадрид. 6 ноября резиденция правительства в срочном порядке была перенесена в Валенсию. Франкистов потеснили лишь в Касса-де-Кампо и на территории Университетского городка. Возможно, что через несколько дней пребывания в Альбасете, где находилась штаб-квартира и центр подготовки Интербригад, Карла отправили на передовую под Мадрид. Это предположение подтверждает слух, что ранен он был в Кампо дель Моро — парке между бывшим Королевским дворцом и западным берегом реки Мансанарес. Однако вполне возможно и то, что в середине декабря вместе с 13-й бригадой он отправился в провинцию Арагон для наступления на Теруэль, где окопались фашистские войска. Там или тут, но вскоре после прибытия на место его и настигла пуля, которой он обязан своей большой любовью.

5

Однажды Эрминия поддалась уговорам цыганки погадать ей на картах. Сеньору ожидает большая любовь доброго господина, предсказала женщина, а на добродушный вопрос Эрминии, будет ли эта любовь блондином, брюнетом или чем-то среднепестрым, ответила, что карты определенного ответа не дают, но одно она знает точно: добрый господин носит форму. Ох, вздохнула Эрминия, я выйду замуж за письмоносца.

Об этом ей вспомнилось сейчас, когда так внезапно вспыхнула любовь к раненому Карлу, которому она приносила русские газеты (она тоже любила новую Россию, не оставившую Испанию в беде), она говорила с ним об искусстве и литературе (например, о стихах Рильке, перед отъездом он подарил новенький томик своей сестре и сейчас, наверное, с удовольствием взял бы его в руки, или о книгах валенсийского писателя Бласко Ибаньеса, их он читал, вероятно, по-немецки, и ей очень захотелось свозить его после выздоровления в Альбуферу и показать ему место действия романа), ростом она доходила ему только до плеча (и носила поэтому туфли на высоком каблуке), но его мысли были далеки от развлечений, он каждую свободную минуту листал испанский словарь или читал и что-то писал (ей он доверил