Таха, и поэтому я понял, что он еще не был вожаком и не завоевал уважения.

Но Tax был совершенно прав, когда хотел заставить табун убежать, он думал, что я могу быть для них опасен. Дикие лошади не стояли спокойно и вели себя совсем не так, как наши лошади, покусывали друг друга за гриву и круп, терлись друг о друга и брыкались. Мне так смешно было на них смотреть, что иногда я хватался за живот от смеха и катался по траве, чтобы громко не расхохотаться.

Той весной я следил за дикими лошадьми каждый день. Иногда они оставались в длинном ущелье, а иногда я уходил за ними дальше в горы, где они весь день лежали, скрываясь в траве. Видимо, паслись они преимущественно ночью, и, наверное, поэтому их так долго никто не видел.

Я заметил, что Tax не ложился. Он все сторожил, обходя табун и принюхиваясь к ветру. Однажды он собрал четырех кобылиц и погнал их глубже в тень от холмов. Но опять один из старых жеребцов сильно укусил его, на этот раз в спину, давая понять тем самым, чтобы Tax не лез не в свое дело.

В другой раз Tax снова учуял меня, хотя я был очень далеко, и снова пытался заставить табун убежать. Тут уж за него принялись сразу четыре жеребца. Минут пять продолжалась эта комедия, хотя и жестокая, потому что они все повернулись к Таху задом и начали его лягать, а он лягался в ответ, и все это было, как в цирке. Я думаю, они ждали, что Tax убежит, но, хотя лягали его безжалостно (они старались ударить по брюху, так бывает, когда лошади хотят убить друг друга), он не сдавался и увертывался от ударов как мог.

— Не поддавайся, — просил я его шепотом. — Ты совершенно прав! Я здесь, и вам надо спасаться бегством!

Tax всегда был в меньшинстве, но это не останавливало его, и он упрямо старался увести лошадей от опасности.

Таким я и оставил его в горах и вернулся в школу. Я все еще не говорил никому про дикий табун, да и не собирался этого делать. Мне было очень жаль расставаться с Тахом и с табуном, я очень хотел посмотреть, не станет ли он вожаком. Или, вернее, как он станет вожаком.

Но школа важнее, чем пастбище, говорит мой отец. Последний раз я видел Таха, когда он дрался с одним из старых жеребцов, но не с вожаком. Они лягались и кусались, и мне было слышно, как они сталкивались и вскрикивали, хотя я был от них метрах в двухстах. Он выиграл эту схватку, потому что старый жеребец в конце концов убежал, после того как Tax стал бить его передними ногами, что вообще-то необычно. Но эта победа была, конечно, не окончательной, таких схваток будет еще много, и, может быть, более жестоких.

Моя тетя Серогли говорит, что уже устала писать, и поэтому я продолжу письмо после того, как она послушает по радио нашу монгольскую певицу Нороб Банзад, которая пользуется у нас большой популярностью. Может быть, ты слышала про нее, как я про Тома Джонса или битлов?

Вообще-то я уверен, что Tax не только знал, что я находился около табуна, но ко времени моего отъезда уже относился к моему тайному присутствию совсем не враждебно. Поэтому-то я и испытываю к нему такую привязанность. Он был единственный во всем табуне умный конь, который заметил мое присутствие, и в конце той весны он привычно косился в моем направлении, скаля зубы и приветствуя меня «шепотом травы». А может, это было предупреждение, чтобы я держался подальше? Не знаю.

До свидания.

Твой новый друг

Барьют Минга.

2

Здравствуй, Китти Джемисон!

Я продолжу свой рассказ о том, как ловили Таха, который сейчас уже, наверное, с вами. Я уверен, что он тоскует о своей дикой жизни в наших горах и, должно быть, грустит из-за того, что его увезли так далеко от дома.

Я остановился на том, что должен был вернуться в школу, и ты, конечно, представляешь, что я все время думал о Тахе и беспокоился за него: и за дикий табун, о котором еще никто не знал. Я был уверен, что храню самый большой секрет в мире. Учительница говорила, что я хожу какой-то рассеянный, и была права — я все время думал только о лошадях в горах. Потом меня наказали за то, что я не выучил урок по истории, и моя тетя заставила меня извиниться перед учительницей за мою леность и сказала, что это несправедливо по отношению к учительнице, если я не интересуюсь предметом, который она преподает. Как я могу стать культурным человеком, если не буду знать историю!

Казалось, прошли годы, прежде чем настало лето. Когда я прилетел домой на вертолете, который привез в наш колхоз агрономов, отец сказал мне, чтобы я больше не гонял табун в горы, потому что лошади могут отбиться и потеряться или попасть в скрытые травой ловушки, которых много на склонах.

— Хорошо, отец, — сказал я. — Но можно мне съездить туда на Бэте поискать белохвостых орлов?

— Только когда табун будет в безопасности и в открытой степи, — разрешил он.

Я стал пригонять табун поближе к горам. Потом оставлял лошадей в открытом месте, а сам на Бэте спешил в длинное ущелье, отъезжая каждый день все дальше и дальше, пока наконец я снова не нашел дикий табун. Лошади отдыхали на очень крутом травянистом склоне, и среди них я сразу же узнал Таха, потому что он ни минуты не стоял спокойно, тряс головой и размахивал хвостом. Он так же по-особенному поднимал голову, нюхая ветер, как охотничья собака.

В течение месяца я каждый день видел, как Tax пытался обратить на себя внимание некоторых лошадей и как более старые из них, даже кобылы, нападали на него. Но все равно Tax постепенно начал выигрывать схватки, и к середине лета с ним ходили уже три или четыре кобылицы, хотя он был еще слишком молод, чтобы стать их мужем.

Наконец в тот день, когда со мной произошел несчастный случай, в результате которого и был обнаружен дикий табун, я видел, как вожак табуна хотел раз и навсегда поставить Таха на место. Они оба мирно паслись недалеко друг от друга, когда к ним подошла молодая кобылица, игриво помахивая хвостом.

Вдруг старый жеребец с яростью набросился на нее, кусая за бока. Потом он накинулся на Таха, и не успел Tax понять, что происходит, как старый жеребец ухватил его зубами и неожиданным, сильным рывком повалил с ног. Это было очень опасно для Таха.

— Вставай! — крикнул я. Я прятался около небольшой пещеры, а Бэт позади меня жевал траву, которую я нарвал для него.

Tax пытался вскочить, но старый жеребец, кусаясь, сбивал его копытами каждый раз, как только он пытался подняться, и я слышал, как Tax выл от боли.

— Если ты не встанешь, он убьет тебя! — снова крикнул я.

Но старый жеребец стоял над Тахом и бил его передними ногами, a Tax пытался укусить его.

На это было страшно смотреть, потому что старый жеребец не давал ему подняться. Если ты знакома с лошадьми, Китти, то ты знаешь, как трудно им встать, когда они лежат на боку. Сначала им нужно стать на колени, иначе им не поднять своего тела.