первого государя Иерусалимского королевства Готфрида Бульонского в 1100 г. Балдуин Эдесский занял его трон, Фульхерий также переселился в Иерусалим. Здесь он занимал высокие должности при дворах двух первых королей и фактически являлся официальным историографом Латино-Иерусалимского королевства, в котором прожил почти тридцать лет. Отдельные части хроники Фульхерия Шартрского создавались в разные годы: одни — в 1101 г., другие — в 1106 г., третьи, более поздние, — соответственно в 1124 и 1127 гг. Естественно, что «Иерусалимская история» — источник не только для истории самого крестового похода, она содержит массу ценных сведений и по ранней истории государств крестоносцев на Востоке. Сам Фульхерий, подчеркивая в ходе повествования свою правдивость и объективность, нередко указывает на то, что он был прямым свидетелем излагаемых в хронике событий: «Все это, — пишет историк — я, Фульхерий Шартрский, отправившийся вместе с остальными пилигримами, тщательно и заботливо собрал позже, как я видел своими глазами, чтобы передать памяти потомства». И действительно, хроника Фульхерия, превосходно осведомленного автора, в общем и делом содержит вполне добротный фактический материал. Между прочим, этот хронист дал единственное в своем роде описание Константинополя конца XI в. Правда, «чудесам» в «Иерусалимской истории» тоже принадлежит немалое место — благочестивое воображение священника из Шартра отличалось большой пылкостью, и ему, как и Раймунду Ажильскому, на каждом шагу мерещилось необычайное, сверхъестественное, — но все же он выказывает иногда и рационалистическое отношение к отдельным, наиболее вопиющим проявлениям религиозного легковерия, выражая, например, пусть и в косвенной форме, сомнения по поводу истинности «чуда святого копья». По обилию и точности достоверных сведений самого разнообразного характера труд Фульхерия Шартрского несомненно принадлежит к числу лучших летописей Первого крестового похода.

В отличие от хроник итало-норманнского Анонима, Раймунда Ажильского и Фульхерия Шартрского — наиболее достоверных источников по истории Первого крестового похода — авторы других летописных повествований XII в. только в незначительной степени основывались на собственных наблюдениях и в таких случаях нередко приводили оригинальные и свежие данные, в остальном же они, по обычаю средневековых историков, использовали готовые образцы, главным образом, «Деяния франков» Анонима и «Историю» Фульхерия Шартрского, компилятивно перерабатывая их и кое-где включая дополнительные материалы, почерпнутые из устных рассказов очевидцев, из писем и различных документов. К этой категории сочинений относятся в первую очередь хроника участника похода, клирика Пьера Тудебода из Сиврэй (в Пуатье) — «История Иерусалимского похода», написанная преимущественно по анонимным «Деяниям франков» между 1101 и 1111 гг., и составленная в 1108— 1110 гг. (также на основе произведения Анонима) «Иерусалимская история» архиепископа из Бретани — Бодри Дольского (ок. 1047—1130). С высокомерным пренебрежением отзываясь о своем предшественнике-воине, выпустившем «чересчур мужицкую книжицу», сам Бодри Дольский, однако, дополняет его повествование лишь немногими, да и то зачастую выдуманными, деталями, главным же образом довольствуется тем, что исправляет некоторые «простецкие» выражения «неотесанного» норманнского рыцаря, показавшиеся архиепископу — знатоку латыни и утонченному стилисту — неподходящими для изображения столь «высокого» сюжета, как крестовый поход.

К повествованиям компилятивного характера принадлежит и «История, называемая Деяния бога через франков» (около 1109 г.): ее автор — видный французский писатель и историк, известный в особенности своей автобиографией, аббат Гвиберт Ножанский (1053—1124). Примечательно заглавие его произведения: от начала до конца труд Гвиберта Ножанского проникнут мыслью, заключенной в этом благочестивом названии. Поход на Восток — такова концепция, последовательно проводимая автором, — предпринят был по воле всевышнего, а крестоносцы (франки) выступали только исполнителями небесных предначертаний, переданных им через посредство римского первосвященника. Даже то обстоятельство, что в войне на Востоке не приняли участия коронованные особы, объясняется, как полагает историк, прямым божественным вмешательством: бог умышленно лишил королей милости участвовать в крестовом походе, чтобы никакой человек высокого положения не мог впоследствии приписать себе небесные деяния: «Хвала за это должна быть воздана богу, о человеке надлежит молчать». Именно господь собрал и удостоил победы столь огромное войско, а отнюдь не кто-нибудь из сильных мира сего. Бог один предводительствовал крестоносцами: «он правил, исправлял, доводил до конца начатое».

Так или почти так думали, впрочем, и все остальные летописцы первой половины XII в. Эта концепция — в науке она обозначается понятием «провиденциализм» (от латинского «провиденцио» — «провидение божье») — образует идейную основу их повествований. Провиденциалистское понимание истории вообще господствовало в европейской хронографии эпохи классического средневековья. В произведениях же латинских хронистов крестовых походов такое истолкование исторических событий проявлялось с необычайной рельефностью.

Почти все эти повествования в той или иной степени пронизаны восторженно-благочестивой экзальтацией, отражающей, конечно, умонастроения западных современников крестоносного движения в его начальной фазе.

«Деяния бога через франков» Гвиберта Ножанского словно вобрали в себя провиденциалистские установки, разделявшиеся как церковными, так и светскими историками крестового похода 1096—1099 гг. До отказа напичканный богословской премудростью, он чуть ли не во всякой мелочи усматривает перст божий, что не мешает ему, однако, подобно остальным, столь же благочестиво настроенным историкам крестового похода, вглядываться в факты реальной жизни, связанные с его историей, и описывать их со всей дотошностью. Да и по отношению к «чудесным» событиям, о которых сообщают хронисты, чьи повествования служили ему источником, Гвиберт Ножанский проявляет иногда определенную разборчивость и критицизм, не слишком свойственные писателям того времени. Он знает немало случаев, когда «чудеса» искусственно инсценировались, и с презрением к «постановщикам» такого рода инсценировок рассказывает и о них самих, и о простом народе, «бестолковом и жадном до всяких новинок», принимающем на веру эти лжечудеса. Гвиберт решительно настроен против заведомого обмана, ибо, будучи легко разоблачаем, он