виниловую пленку, они ужасно обрадовались. Мама обняла меня и сказала, что я напугала ее до смерти. «Что бы я делала без тебя? — все время задавала она один и тот же вопрос. — Что бы я делала без тебя?»

Кроссовки! Я хватаю свои из гостиной, мамины из кладовой в коридоре — она их называет «выходные туфли». Вот я и собралась. Что делать теперь?

Когда разбился самолет, меня отвезли в больницу в Де-Мойн. Поместили в педиатрическое отделение, и единственное, что я запомнила, — это то, что все медсестры носили халаты с нарисованными на них улыбками, а на голове шапочки с изображениями мультяшных Эрни и Берта. Я не знала, где мои родители, и мне безумно хотелось их увидеть. Прошло немного времени, и они приехали. Вместе. Они держались за руки, и я была так счастлива! В последнюю нашу встречу мама плакала, а отец очень громко кричал. Во время крушения было очень страшно. Но оно было необходимо. Оно сплотило моих родителей.

И только я вспоминаю об этом, как слышу звук пощечины. Этот звук, если хотя бы раз его услышал, не спутаешь ни с каким другим. У меня на глаза наворачиваются слезы.

Я распахиваю входную дверь и бегу к маминой машине, припаркованной в конце подъездной дороги. Это старый тяжелый универсал, который у нас с незапамятных времен. Я падаю на край пассажирского сиденья. Говорят, история повторяется, разве нет?

Мама с потерянным видом выбегает из дома. Она поднимает голову к небу. На ней нет ничего, кроме белья. Ее тянет к машине как магнитом. Уверена, она меня не видит. В левой руке она держит что-то из одежды. Она садится в машину и кладет вещи на сиденье между нами. У нее на запястьях синяки — там, где папа хватал ее за руки. Не знаю, ударил ли он ее в этот раз. Я кладу ладонь на ее руку. Мама вздрагивает.

— Я все взяла, — говорю я. Голос у меня высокий и тонкий.

Мама смотрит на меня, пытаясь понять, кто я. Потом шепчет мое имя и откидывается на сиденье. Я поступаю так же. Делаю глубокий вдох. Как долго я не увижу своего отца?

72Джейн

Тело человека способно многое вынести. Я читала о людях, выживших при экстремально низких температурах, переживших зверства, дубинку, ужасные ожоги. Я читала откровения этих людей. Все они говорят просто о возможности выжить.

Мы все собрались в начале подъездной дороги, где слой гравия не такой толстый. Сэм только что занес Ребекку в машину. Оливер стоит на почтительном расстоянии. Джоли держит меня за руку, пытаясь заглянуть мне в глаза. Хадли с нами нет, и этого я простить себе не могу.

День выдался чудесный. Прохладно и сухо, сквозь облака проглядывает небо. Уже все деревья плодоносят. Куда-то подевались птицы.

Джоли улыбается мне и в сотый раз просит, чтобы я перестала плакать. Он поднимает мой подбородок.

— Что ж, в любой другой ситуации я бы сказал: «Возвращайся поскорее», — говорит он.

Мой брат.

— Звони, — отвечаю я.

Не знаю, как ему сказать все то, что я чувствую. Без его поддержки я бы это не пережила. Несмотря на то, как все обернулось, я хочу его поблагодарить.

— Завтра зайди на почту в Чеви-Чейз, штат Мэриленд. Там два почтамта. Тебе нужен тот, что в центре города. — Он заставляет меня смеяться. — Так-то лучше.

Мимо воли я бросаю взгляд на Сэма. Джоли обнимает меня в последний раз.

— Это мой прощальный подарок, — шепчет он и подходит к Оливеру. — Эй, а теплицы ты еще не видел, верно?

Он хлопает Оливера по плечу и подталкивает к сараю. Оливер пару раз оборачивается, неохотно оставляя нас наедине. Но у Джоли с крючка не сорвешься.

Вот так мы и остаемся с Сэмом одни. Мы подходим поближе, но не касаемся друг друга. Это было бы опасно.

— Я кое-что для тебя собрал, — тяжело сглотнув, говорит он. — На заднем сиденье.

Я киваю. Если попробую что-то сказать, ляпну какую-нибудь глупость. Как он может на меня смотреть? Я убила его лучшего друга, нарушила все обещания. Я уезжаю. Сэм улыбается мне — по крайней мере, пытается.

— Знаю, мы обещали никогда не расставаться. Знаю, от этого будет только хуже. Но ничего не могу с собой поделать.

Он крепко обнимает меня и целует.

Вам не понять, какое это блаженство — его прикосновения! Мы прижимаемся друг к другу бедрами, плечами, щеками.

Там, где прикасается Сэм, я чувствую электрический разряд. Когда он отталкивает меня, я ловлю ртом воздух.

— О нет! — задыхаюсь я.

Он сохраняет дистанцию — и это означает конец.

Нужно прекратить дрожать, пока я обо всем не позабыла. Маленький «Эм-Джи», который мы купили в Монтане, стоит рядом с голубым пикапом. Мы оставляем его Джоли. Мой брат нагнулся к окну «линкольна» представительского класса Оливера и разговаривает с Ребеккой. Я не уверена, что она готова путешествовать. Я бы еще денек подождала. Но Оливер считает, что ее нужно забирать домой. Она быстрее выздоровеет там, где ничего не будет напоминать о Хадли. И в этом он прав.

Мне кажется, что я сейчас потеряю сознание. Я больше не чувствую ног, перед глазами все плывет. Неожиданно рядом со мной оказывается Оливер.

— С тобой все в порядке? — спрашивает он, как будто я могу ответить на этот простой вопрос. — Хорошо. Тогда в путь.

— Тогда в путь! — повторяю я его слова.

Кажется, сама я идти уже не смогу. Когда я соскальзываю на пассажирское сиденье, Джоли рассказывает Оливеру, как вернуться на магистраль 95. Я опускаю окно.

Оливер заводит машину и трогается. Сэм отходит в сторону и становится напротив моего окна на таком расстоянии, что мы беспрепятственно можем смотреть друг на друга. Я не позволяю себе моргать. Сосредоточиваюсь на его глазах. Мы запечатлеваем друг друга в памяти, чтобы при следующей встрече — через десять месяцев, десять лет — обязательно все вспомнить. Машина начинает двигаться. Я поворачиваю голову, не желая первой отвести глаза.

Мне приходится развернуться на сиденье, смотреть поверх Ребеккиной головы, сквозь специальную систему, рассеивающую туман, но я продолжаю его видеть. Я продолжаю видеть его, когда мы проезжаем мимо указателя «Добро пожаловать в сад Хансена», мимо почтового ящика.

Я понимаю, как все будет дальше. Как будто металл раскатали до тоненькой фольги — металл растянули, но на его прочность это не повлияло. Он просто изменил форму. Изменил форму…

Оливер всю дорогу болтает, но я не слышу, что он говорит. Нужно отдать ему должное, старается он изо всех сил. Я открываю глаза и вижу дочь. Ребекка пристально смотрит на меня, а возможно, и сквозь меня, сказать трудно. Она стягивает одеяло в сторону. Яблоки. Ящики и ящики яблок. Вот что Сэм хотел, чтобы у меня осталось. Я ловлю себя на том, что беззвучно шепчу названия сортов: «белльфлауэр», «макун», «джонатан», «кортланд», «боттл-грининг».

Ребекка берет «кортланд» и надкусывает его.

— Ого! — восклицает Оливер, глядя в