Тогда он приходил в ярость из-за любой ерунды или начинал пить, как лошадь. В некоторых случаях у Марты внезапно развивалась мигрень, и она сразу же отправлялась домой.

На четвертый год брака трения достигли критической стадии. Супругов видели вместе все реже, а Дерк стал пить постоянно.

В этом году Марта нашла свое место в театре. Она купила пьесу и осуществила на собственные деньги ее постановку. Дерк иногда появлялся на репетициях или устраивал Марте сцены в ресторанах. Марта с головой погрузилась в постановку, не видясь ни с кем из друзей — даже с Никки. Когда пьеса провалилась, Марта упрямо выпятила маленький подбородок и начала подыскивать другую. Происходящее в их доме — к тому времени они жили в квартире на Бикмен-Плейс — не было секретом для соседей. Ссоры с утра до ночи, звуки бьющейся посуды, отчаянные рыдания или свирепые крики…

Их брак терпел крах, и, казалось, никто не знает почему.

Никки недоумевала так же, как и остальные приятели Лоренсов.

— Понятия не имею, в чем тут дело, — ответила она на вопрос Эллери.

— Но, Никки, ведь вы ее лучшая подруга!

— От этого нет никакого толку, — печально промолвила Никки. — Конечно, во всем виноват Дерк. Если бы только он перестал изображать из себя Эдгара Аллана По!^[5]

Но одним прекрасным летним вечером Эллери и Никки узнали, что происходит с Лоренсами.

* * *

Это началось с посыльного из «Вестерн юнион».^[6] Он позвонил в квартиру Квинов, когда Никки надевала чехол на пишущую машинку Эллери.

— Написано от руки и адресовано вам, — сказала она, входя в кабинет с конвертом. — И если это не почерк Марты Лоренс, то я обезьянья тетушка. Зачем ей понадобилось писать вам?

— Вы говорите как жена, — усмехнулся Эллери, потряхивая шейкером для коктейлей. Сегодня диктовка шла туго, и ему не хотелось быть любезным с кем бы то ни было, а тем более с единственной свидетельницей его частых проявлений дурного расположения духа. — Ладно, Никки, давайте письмо.

— Не хотите, чтобы я прочла его вам, пока вы готовите коктейль? В конце концов, для чего существуют секретари?

— Коктейль готов. Дайте мне конверт!

— Не понимаю, — продолжала Никки, пока Эллери вскрывал конверт. — Должно быть, случилось нечто ужасное. Конечно, если вы хотите, чтобы я вышла…

Но записка сделала обоих серьезными.

Дорогой Эллери!

Я испробовала все средства, которые знаю, но, по-видимому, этого недостаточно. Так больше не может продолжаться. Мне нужна помощь.

Сегодня около половины десятого вечера я буду на скамейке Центрального парка на главной аллее от входа с Пятой авеню, возле Семьдесят второй улицы. Если Вы до тех пор по какому-то ужасному совпадению увидите Дерка, ради бога, не говорите ему ни слова о том, что я просила Вас о встрече. Он думает, что я пошла в «Барбизон» повидать Эми Хауэлл насчет пьесы.

Я буду ждать до десяти. Пожалуйста, приходите!

Марта.

Никки уставилась на послание, написанное нервными каракулями. Затем, пнув ножку письменного стола Эллери, она подошла к кушетке и села.

— Рабочий день окончен, так что можете вести себя как джентльмен — если этого вообще можно ожидать от обычного мужчины. Мне нужны выпивка и сигарета… Бедная Map! Этот брак должен был длиться тысячу лет, как гитлеровский рейх. Вы ведь собираетесь встретиться с ней?

— Не знаю.

— Не знаете?!

— Если бы дело заключалось в том, что Дерк что-то украл или кого-то убил…

— Откуда вы знаете, что это не так? — с вызовом осведомилась Никки.

— Мое дорогое дитя…

— И не называйте меня «дорогое дитя», Эллери Квин!

— …это приобрело хроническую форму и продолжается больше года. Просто два человека затеяли рай на плоту и внезапно обнаружили, что он под ними качается. Такое происходит каждый день. Чем я могу помочь Марте? Подержать ее за руку? Притащить Дерка за шиворот в собор Святого Патрика и прочитать ему отеческую проповедь под звуки свадебного марша? — Эллери покачал головой. — В такой ситуации не знаешь, как поступить.

— Вы кончили болтать?

— Я не болтаю. Просто инстинкт подсказывает мне, что лучше держаться в стороне.

— Задам вам только один вопрос. — Никки поднялась так резко, что пролила коктейль на нейлоновые чулки. — Вы собираетесь сегодня вечером встретиться с Мартой или нет?

— Но это несправедливо, — запротестовал Эллери. — Ей бы следовало обратиться к священнику. Я еще не решил…

— Зато я решила. С меня довольно.

— С вас — что?

— Довольно. Я прекращаю работу у вас. Найдите кого-нибудь другого для окончания вашей книги. Она все равно никуда не годится.

— Никки! — Эллери поймал ее у двери. — Конечно, вы правы. Книга дрянная. А я пойду на свидание.

— О, роман не так уж плох, Эллери, — смягчилась Никки. — А некоторые страницы, по-моему, просто блестящи…

* * *

Эллери нашел Марту на скамейке в густой тени. Он едва не прошел мимо, так как она была во всем черном, включая вуаль, — как будто специально оделась в тон подступающей тьме.

Когда Эллери сел, она схватила его за руку.

— Вы вся дрожите, Марта. — Эллери подумал, что немного легкомыслия может пойти на пользу. — Подходящая начальная реплика для пьесы.

Он оказался не прав. Марта начала плакать, закрыв лицо руками и отчаянно всхлипывая.

Эллери пришел в ужас. Он огляделся, дабы убедиться, что никто за ними не наблюдает. Но кусты позади их скамейки были неподвижны, а люди на других скамейках не обращали на них внимания. Слезы в Центральном парке не были новостью для влюбленных, пришедших на ночное свидание.

— Простите, Марта. Я очень сожалею. Может, вы расскажете мне, в чем дело? Едва ли все настолько плохо… — Некоторое время Эллери продолжал в том же духе, но Марта плакала все громче.

— Что-нибудь не так, приятель? — пробасила высокая фигура.

— Нет-нет, полицейский. — Эллери говорил достаточно громко, чтобы его слышали сидящие на ближайшей скамейке. — Мы просто репетируем сцену из нашей новой пьесы. — Он опустил поля шляпы.

— Вот как? — Патрульный выпрямился, и головы на соседних скамейках тотчас же повернулись к ним. — И когда же премьера? Я сам завзятый театрал. Мы с женой стараемся не пропускать ни одного нового спектакля, если только хватает на билеты…

— В следующем месяце в «Бродхерсте». Назовите в кассе мое имя. А теперь прошу нас извинить…

— Да, сэр. Но какое имя?

— Альфред Лант,^[8] — ответил Эллери.

— Да, сэр! — Полицейский с почтением шагнул назад и сказал Марте: — Доброй ночи, мисс Фонтэнн.^[9] — Отдав честь, он двинулся дальше.

— Теперь, Марта… — быстро начал Эллери.

— Через минуту со мной все будет в порядке. Так глупо с моей стороны… Я вовсе не собиралась… —