- 1
- 2
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru
Все книги автора
Эта же книга в других форматах
Приятного чтения!
ДО СЕДЬМОГО ПОТА
Дональд УЭСТЛЕЙК
Марго повернулась ко мне.– Давай поговорим о морали, – начала она. Я ей не верил! Напустив на себя беспечный вид, я поправил под головой подушку и спросил:– Морали? Какого же рода?– Твоей, милый Родерик. Дай мне сигарету.Я прикурил две, одну отдал ей, пристроив на простыню между нами пепельницу. Как-то, ради смеха, я поставил холодную стеклянную пепельницу ей на голый живот, а она не моргнув глазом ткнула тлеющим концом сигареты мне в ногу. Это случилось еще до того, как я узнал ее получше и научился не терять бдительности.– Мораль, – произнесла она задумчиво, выпуская дым и словно размышляя над смыслом слов. – Что ты думаешь о морали, Родерик?Полным именем она звала меня, когда ей хотелось меня подразнить или рассердить, но я не заглотнул приманку.– Мораль, – отвечал я, пытаясь осторожно выяснить ее намерения, – мораль, по-моему, хорошая вещь.– Да? А как ты думаешь, ты высокоморален, Родерик? У тебя в наличии нравственность?– Примерно на среднем уровне.– Вот как? Родерик, я ведь замужем.– Об этом я осведомлен.– А то, чем мы занимаемся так возмутительно часто, называется адюльтером. Знаешь такое слово?– Что-то слышал.– Это аморально.– И незаконно, – добавил я, все еще пытаясь нащупать суть дела, – но, если ты не забеременела, это наружу не выйдет.– Если ты прелюбодействуешь, Родерик, то ты лишен морали.– Морали должно быть в меру, – сказал я, – всего должно быть в меру. Кроме секса, конечно.– Прекрати.– Прости. – Я переменил позу. Она глядела на меня серьезно.– Умеренной морали быть не может, это просто глупость, – произнесла она.– Прими мои извинения.– Или ты нравствен, или безнравствен. Грешен или невинен. Если грешен – больше вопросов нет: ты аморален. Совершить один грех – то же, что совершить их все.– Это что, твоя собственная теология?– Теология тут ни при чем, я говорю о нравственности. Если ты совершаешь нечто аморальное по какой бы то ни было причине и сознаешь эту аморальность – больше с тобой говорить не о чем.– А как насчет тебя? Без партнера тут не обойтись.– Я это сознаю, Родерик, – она холодно усмехнулась, – и не претендую на высокую мораль.– Здорово.– Если я способна на один аморальный поступок, – продолжала она рассуждать, – я знаю, что способна на любой из них. Все – что угодно, все – что необходимо. А как ты?– Я?– Ты никогда не занимался самоанализом, подозреваю, ты ни разу не задумался о собственных взаимоотношениях с общепринятыми моральными нормами.– Леди, вы выиграли сигарету.– А джентльмен проиграл.– Проиграл что?Она повернулась и села, тыча сигаретой в пепельницу.– Поживем – увидим.– Увидим что?– Насколько ты глуп.– Ну, довольно-таки глуп.– Понятно. Но не слишком ли глуп? – Она посмотрела мне прямо в глаза – страстное лицо, высокие скулы, синие холодные глаза, чувственный рот – какая-то первобытная, до ужаса эротичная красотка. – Ты понимаешь реальные следствия той философской истины, которую я тебе сейчас изложила? Раз свернув с пути истинного, ты должен быть готов к любому аморальному деянию, если потребуется. Знаешь, почему? По той простой причине, что, отказываясь поступать аморально, ты признаешь, что подобное поведение противоречит твоей натуре. С другой стороны, если аморальный акт представляется для тебя выгодным и ты уже совершал подобное в прошлом – тогда ты не смеешь возражать и отказываться. Согласен?Разумеется, я бы согласился со всем, что бы она ни сказала.– Ну хорошо. – Она погасила сигарету и поднялась, довольная. – Одевайся. Через час Чарльз будет дома.– Это все? – вопросил я. – Разговор окончен?– А что еще говорить? Ты согласен, что безнравственный человек не может отказаться от выполнения любого аморального деяния, за исключением того, который противоречит его собственным интересам. Вот и все.– Я думал, ты все это ведешь к чему-то.– Не дури, Родерик, – рассмеялась она. – Ну-ка, подымайся.– Мне бы хотелось сходить в душ. – Мне нравился их душ – весь в голубом кафеле.– Нет, не сегодня. Одевайся и выметайся.Жалко. Но она бывает так строптива и переменчива, что иной раз лучше и убраться. Я встал и оделся.Она всегда давала мне пятерку на такси. Да, а когда мы куда-нибудь ходили вместе, совала мне двадцатку на оплату двенадцатидолларового счета в кафе и никогда не заикалась о сдаче. Марго – не первая женщина в моей жизни, с которой у меня сложились подобные отношения, но зато она была намного моложе и очень привлекательна. Сначала я поражался ей, а потом осознал, что это следствие ее дикарской, беспощадной прямоты.Однако нынешним вечером привычной пятерки не появилось. Вместо этого она сказала:– По прошествии четырех месяцев, Родерик, вынуждена сообщить, что твои услуги больше не требуются.– Прошу прощения?– Твоя служба закончена, – усмехнулась она.– Но, Марго...– Ну-ну, милый. Не говори ничего, все это вздор.– Но...– Напоследок хочу тебе кое-что показать. Пойдем со мной. Я последовал за ней, сбитый с толку и встревоженный, в ее кабинет – маленькую уютную комнатку рядом с кухней, где был стол, за которым она сидела и подписывала чеки, и длинный диван, на котором я всегда ненасытно жаждал ее и на котором моя жажда никогда не была удовлетворена. Она указала мне на этот диван:– Посиди тут, пока я поищу.Я уселся. Слева за окном виднелась река и, поодаль, Лонг-Айленд и Куинс. Много ниже, вне поля зрения и ближе к дому, – авеню Ф.Д. Рузвельта и стоянка такси. Сквозь окно проникал легкий ветерок, навевая ароматы Куинса и принося гул Манхэттена.Марго шарила на столе.– Интересно, что из тебя выйдет, Родерик? – как бы рассеянно говоря сама с собой, спросила она.Ну, я-то успел ее узнать. Она никогда не бывала рассеянной, а всегда полностью отдавала отчет в своих словах. И это обстоятельство наносило удар моему, так сказать, профессиональному самолюбию. Сейчас, например, я понимал: она шарит там, на столе, только для пущего эффекта – и все сказанное давно ею продумано и рассчитано. Я молча внимательно слушал.– Ты стареешь, – продолжала она, – через несколько лет твоя рыночная стоимость станет опускаться, и ты, – она усмехнулась, – уже никогда не найдешь снова такой интересной работы, как у меня.Все это было верно и составляло горькую правду – с ее стороны было особенно жестоко высказывать это в момент моего увольнения. Я сделал
- 1
- 2