собачек на тропе, ориентируясь по удаляющимся огням Береговой. В пургу всё наружное освещение включали на полную мощность, чтобы те, кого в пути застигла непогода, могли по ориентиру добраться до жилья.

Вскоре огни Береговой исчезли. Люде казалось, что нарта, лениво скрипя стыками, спускается куда-то вниз. Сквозь вой пурги к ней прорывались голоса папы и каюра, но слов нельзя было разобрать. Прерывисто лаяли собачки.

Папу, между тем, тревожили сильные сомнения. Нарта определённо отклонялась к невидимым в снежной кутерьме сопкам. Папа сверялся с ручным компасом, подсвечивая карманным фонариком, и командовал Онолову Андрею держать левее. Собачки выполняли команду неохотно, шли боязливо и всё время норовили взять прежнее направление. Папу выводило из себя поведение собак, и он сам встал в голове упряжки. Каюру это было не по душе, но возразить он не решился: папа был старший, командир корабля, к тому же у него имелся хороший ручной компас.

Папа намотал на руку ремешок, закреплённый на ошейнике Аркая, и принялся торить тропу. Занятие это было каторжное. Ноги в тяжёлых морских сапогах увязали в снежном крошеве, глаза забивало тающим снегом, свирепый ветер рвался в лёгкие. Несколько раз папа падал, и его сразу приметало сугробом. К тому же Аркай резко замедлил ход, а потом и вовсе упёрся и стал. Он уселся, прочно застопорив передние лапы, и двигаться дальше отказался.

— Что же ты, собачуля! — закричал папа. — Отдыхать будем после. Поднимайся, полный вперёд!

Он рванул за ремешок, сделал широкий шаг и провалился сквозь снег. Ему удалось выхватить ногу, и он повалился на лёд перед носом вожака. Аркай ухватил его за воротник шинели и, упираясь всеми четырьмя лапами, потащил назад. Подоспел Онолов Андрей, помог подняться на ноги. Папа посветил фонариком: у его ног шевелилась и вспухала буграми тёмная масса мокрого снега.

— Лёд, однако, унесло в океан, — прокричал каюр. — Собачки и не хотели сюда идти. Надо назад возвращаться.

— Да нет у нас дороги назад! — рассердился папа.

— Обойдём это место, — предложил каюр. — Аркай дорогу в темноте хорошо держит. Тут до Посёлка ближе, на Береговую он не поведёт.

Задыхаясь от бешеного ветра, папа толкал медленно ползущую нарту и думал, что до беды оставался, собственно, один шаг. Если бы вожак послушно выполнял его команды и упряжка шла чуть резвее, все они мигом ухнули бы в ледяную воду, из которой никаким чудом не выбраться на мокрое снежное сало. Все ушли бы под лёд: он сам, каюр, собаки, привязанная к нарте Люда. От этой мысли ему стало холодно. Вожак, упрямый рыжий пёс, предугадал беду, не допустил её. И ещё папа думал, что об этой истории рассказывать никому ни под каким видом не стоит.

Аркай медленно выбирал дорогу, порой замирал на месте, раздумывал. Один раз папа не удержался, подал команду, и вся упряжка вдруг забастовала. Собачки сидели взъерошенные, с набитыми снегом шубками, опустив морды, и тяжело дышали.

«Они не верят мне, — подумал папа. — Я их крепко подвёл».

— Не мешай, однако! — рассердился Онолов Андрей. — Аркай разберётся сам. А так собачки понапрасну из сил выбьются, тогда всё!

Аркай поднялся, коротко тявкнул, и нарта двинулась по снежной целине, по рыхлому, сыпучему снегу. Сквозь метельную свистопляску папа различал только двух коренников. Собачки брели, прокладывая в снегу узкую траншею, по которой, как лодка, тяжело переваливаясь, волоклась нарта. Аркай шёл впереди, по неутоптанному снегу, и ему приходилось тяжелее всех. Неровный ход упряжки сбивал его из стороны в сторону, он сваливался вбок и лаял хрипло и зло, как не лаял никогда. Он злился на спотыкающихся ведомых, на собственные дрожащие лапы, на кручёный ветер с удушающим мокрым снегом, на человека, который своими нелепыми командами сбивал его с толку. Ему бы сейчас рухнуть в снег, расслабить спину, совсем немного отдохнуть. Но этого не предвиделось. Встревоженные люди не напрасно двинулись в путь по такой лихой погоде. И Аркай налегал на алык,^[4] напрягая готовые треснуть мышцы, ощупью продвигаясь через кромешный белый мрак. Может, он, как люди, знал слово «надо»?

Который уже час они блуждали в пурге. У папы подкашивались ноги и слезились избитые ветром глаза. Иногда он откидывал ворот тулупа и подсвечивал фонариком. Люда слабо улыбалась и успокаивала его:

— Всё в порядке, папуля, мне тепло и хорошо.

Ей и в самом деле было тепло. Но не очень хорошо. Нарту качало и трясло, и тряска отзывалась в боку тонкой болью. Люда терпела. А что ещё оставалось ей делать! Сказал же Онолов Андрей: держи хвост пистолетом.

Когда терпение у папы кончилось и он уже готов был снова нашуметь на собачек, упряжка неожиданно пошла ровнее. Заметно легче стало толкать нарту, а потом папа просто зашагал рядом, держась за дужку, чтобы не отстать. Ветер дул теперь в спину. Натянулся туже потяг, впереди залился лаем Аркай, под ногами стало твёрже, пробились сквозь снежные завесы огни Посёлка. Тропа пошла под уклон, каюр завёл свой призыв:

— Кхх-арр! Подь-подь! — И они с папой повалились на нарту.

Повинуясь этому заклинанию, упряжка рванулась вперёд и понеслась по улице Посёлка к невысокому крылечку больницы, над которым раскачивался большой фонарь. Тут Андрей Онолов и вонзил в снег свой остол.

Дальнейшее Люда помнила смутно. Её перенесли в приёмное отделение, распаковали. Пахло лекарствами и прохладой. Доктор сказал, что прибыли они в самый раз, каждый лишний час осложнил бы дело.

Андрей Онолов перевернул нарту прямо у крылечка, устроил закуток. Собачки сбились в кучу, упали в снег, пристраивались друг к дружке, залегая на отдых. У них даже не хватило сил сгрызть брошенную каюром рыбу. Аркай сидел похудевший, в мокрой обвисшей шубке, и видна была его тяжкая усталость. У него зудели израненные лапы, мелко и больно дрожала спина. Его тянуло упасть в снег и заснуть мёртвым сном, но он упрямо сидел, всем своим видом показывая, что сил сохранил больше, чем остальные, что он ещё может работать. Что он — вожак. Такой он был самолюбивый, Аркай.

Онолов Андрей, обхватив его голову, прижал к себе и долго почёсывал за ухом, лаская.

Папа тем временем поговорил по телефону с Береговой, успокоил домашних. Он доложил им, что Люду довезли до Посёлка в полном порядке, спокойно и без всяких происшествий. Чтобы они не волновались и не переживали.

Утром, повидав Люду и убедившись, что дела её пошли на поправку, папа с Оноловым Андреем наладились в обратный путь. Пурга унялась начисто, будто и не было её, вовсю сияло мартовское солнышко, искрились