еще? Светит солнце, видны красивые холмы, течет река, мчатся по шоссе автомобили, через два дня буду дома, нарасскажу всякой всячины, что-нибудь присочиню. Э, да что унывать!    .

  Когда  жизнь вдруг сдавит тупым оцепенением и тебе покажется, что ты барахтаешься в бессмысленности и беспорядке, хорошо вызвать в себе, хотя бы искусственно, какое-нибудь желаньице, возыметь какое-нибудь намерение. Это может быть что-то самое обычное, так, любой пустяк: выкурить сигарету, съесть конфету, нарисовать господина с бородой и усами, сойти вниз и посмотреть, нет ли в ящике письма, условиться с кем-нибудь по телефону о встрече на будущей неделе, пойти на чашку кофе, купить газету.

  Не важно что. Важно выиграть время — время ожидания. А ожидание восстанавливает порядок, усыпляет беспокойство, заглушает голос внутреннего протеста.

  Итак, почти довольный, шел я в вагон-ресторан и по дороге думал о таких вещах, как белая скатерть, масло и булочки, движения кельнера, услужливые и точные, зубочистки, звон посуды.

  То, что мне не хотелось есть, не имело никакого значения.

  Вагон-ресторан был переполнен. В нем царило большое и приятное оживление. Кельнеры, ловкие и, я бы мог поклясться, страстно влюбленные в свое дело, двигались невообразимо быстро и только чудом не налетали друг на друга. Совсем как автомобиля на площади Венеции.

  Звенела посуда. Стучали ножи, вилки, ложки. Пассажиры энергично двигали локтями, челюстями, некоторые даже туловищем. Все эти движения были подчинены необходимому для жизни поглощению калорий. Царила удивительная атмосфера действий определенных и решительных. Женщины улыбались, сохраняя осанку, полную очарования и непринужденности. Мужчины держались свободно, были остроумны и общительны. Некоторые из них -  деловые, бывалые, с зубочистками во рту. Говорили о делах, говорили небрежно, как бы мимоходом. Но где-то там, настороженно притаившись, готовые, как ястреб, внезапно упасть и схватить добычу.

  Какая необычная атмосфера царит тут по сравнению с обыкновенными вагонами! В обыкновенных вагонах люди равномерно покачиваются, покорно отдавшись печальной необходимости  путешествовать. Сонно  перелистывают газеты. Равнодушно грызут очищенное перочинным ножом яблоко. С наклоненной по-дурацки головой, раскрыв рот и моргая главами, задумываются над далекими неинтересными делами, только на время путешествия вытащенными из забвения.

  С уверенностью могу сказать, что, если бы к этим оживленным людям из вагона-ресторана получше присмотреться, заглянуть им, так сказать в черепок, оказалось бы, что многих из них привело сюда не чувство голода, а, так же как и меня, желание хоть ненадолго отвлечься от своих мыслей.

  Сидящий с левой стороны у окна мужчина не оставлял на этот счет никаких сомнений. Перед ним стояла чашка с нетронутым кофе, в руке он держал надкусанную булочку. Он смотрел в окно, забыв о булочке, и не нужно было особой проницательности, чтобы сказать, что не апеннинский пейзаж так его заворожил; скорее, он воспользовался им, чтобы углубиться в самого себя.

  Единственное свободное место было как раз напротив него.

  Я подошел, слегка поклонился и вежливо спросил: —Рermettite? (Разрешите?)

  Он резко повернул ко мне голову, посмотрел рассеянно и, точно пойманный на месте преступления, начал есть булочку, торопливо, маленькими кусочками, не отвечая на мой вопрос!

  Я спросил еще раз:

—Реrmettite?

— Bitte schon,— ответил он на этот раз и начал помешивать ложечкой кофе.

—Меrsi,— сказал я и сел.

— Рleasе—ответил он так, словно для него положение выяснилось, перестал мешать кофе, отложил булочку и опять отвернулся к окну.

  Я посмотрел на него с некоторым подозрением: только поляки за границей говорят на всех языках сразу. Возможно, что и он подумал то же самое, потому что взглянул на меня неожиданно и быстро.

  Смущенный таким внезапным контактом, я протянул руку к меню и спросил:  Vous permettes?

  Он не ответил, только равнодушно кивнул головой и вдруг, совершенно неожиданно, проглотил надкусанную булочку, залпом выпил кофе, вытер салфеткой губы и, слегка наклонившись ко мне, спросил по-польски: — Вы из Варшавы?

  — Из Варшавы,— ответил я, ничуть не удивленный,— а вы?

  — Я тоже из Варшавы.

  — Прекрасно. Какое совпадение!

  — Что же тут особенного? Бывает.

  — Но и не так уж часто! Как вы узнали, что я поляк?

  — А разве это трудно?

  В эту минуту подошел кельнер и спросил, что мне подать. Я заказал кофе и булочки, но незнакомец задержал кельнера, положив ему руку на плечо, и обратился ко мне:

  — Знаете что? Может быть, мы чего-нибудь выпьем? А вы лучше закажите какую-нибудь закуску.

  —Гм. Прямо с утра?

  — Э, а вы действительно варшавянин?

  — Видите ли... варшавянин или не варшавянин, но я здесь уже целый месяц. И, как вы сами понимаете, лишних денег у меня нет. А я должен задержаться еще на два дня в Венеции.

  — Об этом не беспокойтесь,—он снял руку с плеча кельнера и пожал мне локоть.

  И вдруг в итальянском вагоне-ресторане повеяло Польшей, я так и ждал, что кельнер заговорит по-польски: «Ну, панове, туда или сюда, заказывайте что-нибудь или купите себе бутылку лимонаду на следующей станции, вы у меня тут не одни».

  Но кельнер был итальянец, он терпеливо ждал, вежливо улыбаясь, точно хотел своим молчанием уверить, нас, что родился только для того, чтобы исполнять любые наши капризы.

  — Ни о чем не беспокойтесь,— повторил незнакомец.— Я не успел еще всего истратить.  (Мне показалось, что он сказал это с некоторой горечью.) Сделайте одолжение, позвольте вас угостить. Ну право же, очень вас прошу. Я уверен, что у вас еще будет случай отплатить мне, если вы захотите. Ну, не будем об этом говорить, хорошо? Саmerіеrе, бутылку граппы покрепче и закуску. А там посмотрим.

  Он потирал руки, оживился и выглядел довольным. Но мне показалось, что под этим оживлением кроется какая-то глубокая печаль. С виду это был уже не тот тоскливо углубившийся в себя человек, которого я увидел, войдя в вагон-ресторан, а беспечный завсегдатай, обрадованный перспективой приятной беседы. Однако чувствовалось, что это лишь с виду, что, так же как и я, он искусственно вызвал в себе желание пойти позавтракать, чтобы убежать