кружкой чая на одномъ колѣнѣ и непочатымъ кускомъ хлѣба на другомъ. Наконецъ я отчаянно рѣшилъ, что дѣло должно быть сдѣлано и сдѣлано такъ ловко, какъ это только возможно при существующихъ обстоятельствахъ. Я воспользовался минутой, когда Джо только что отвернулся отъ меня, и спустилъ ломоть хлѣба съ масломъ въ карманъ штановъ.

Джо былъ очевидно смущенъ тѣмъ, что я не голоденъ, и задумчиво откусилъ кусочекъ отъ своего ломтя безъ всякаго повидимому удовольствія. Онъ долѣе обыкновеннаго поворачивалъ его во-рту, глубокомысленно соображая что-то, и все-таки проглотилъ его, какъ пилюлю. Онъ готовился откусить еще кусочекъ и склонилъ съ этою цѣлью голову на бокъ, какъ вдругъ глаза его остановились на мнѣ, и онъ увидѣлъ, что мой ломоть исчезъ.

Удивленіе и испугъ, съ какими Джо уставился на меня, забывъ откусить отъ ломтя, были слишкомъ очевидны, чтобы укрыться отъ сестры.

— Въ чемъ дѣло? рѣзко спросила она, ставя на столъ чашку.

— Послушай, дружище! — пробормоталъ Джо, качая головой съ строгой укоризной. — Этакъ нельзя, Пппъ! ты себѣ бѣду наживешь. Онъ гдѣ-нибудь да застрянетъ. Ты вѣдь не могъ прожевать его, Пипъ.

— Въ чемъ дѣло, спрашиваю я! — повторила сестра, сердитѣе прежняго.

— Прокашляйся, Пипъ, совѣтую тебѣ,- продолжалъ Джо, въ смятеніи. — Какъ ни какъ, а этакъ и подавиться не долго.

Тутъ сестра пришла въ настоящую ярость, набросилась на Джо, схватила его за бакенбарды и постукала головой въ стѣну, пока я сидѣлъ въ уголку съ виноватымъ видомъ.

— Ну, теперь ты, можетъ быть, скажешь, въ чемъ дѣло, — произнесла сестра, задыхаясь.

Джо поглядѣлъ на нее съ безпомощнымъ видомъ, потомъ съ тѣмъ же безпомощнымъ видомъ откусилъ отъ ломтя и взглянулъ на меня.

— Знаешь, Пипъ, — сказалъ Джо торжественно, закладывая откушенный имъ кусочекъ хлѣба за щеку и говоря такъ откровенно, точно мы были съ нимъ одни въ комнатѣ:- мы съ тобой вѣдь пріятели, и я ни за что не сталъ бы доносить на тебя. Но такой… — Онъ отодвинулъ стулъ, поглядѣлъ на полъ и затѣмъ на меня:- такой необычайно большой глотокъ!..

— Онъ проглотилъ хлѣбъ, не жуя? — закричала сестра.

— Ты знаешь, дружище, — продолжалъ Джо, глядя на меня, а не на м-съ Джо, и все еще держа кусокъ хлѣба за щекой:- мнѣ самому случалось глотать куски, не разжевавъ ихъ, когда я былъ твоихъ лѣтъ… и частенько; но такого большого куска, какъ твой, Пипъ, нѣтъ, такого мнѣ никогда не случалось глотать; я дивлюсь, какъ ты не подавился.

Сестра накинулась на меня и стащила съ мѣста за волосы, проговоривъ страшныя слова:

— Пойдемъ, я дамъ тебѣ лѣкарства.

Какая-то медицинская бестія пустила въ ходъ въ тѣ дни дегтярную воду, въ качествѣ превосходнаго врачебнаго средства, и м-съ Джо всегда держала ее про запасъ въ шкафу, вѣря въ то, что она такъ же полезна, какъ противна. Въ обыкновенныхъ случаяхъ меня такъ усердно пичкали этимъ любезнымъ снадобьемъ, что я чувствовалъ, какъ отъ меня разитъ дегтемъ, точно отъ только что выкрашеннаго забора.

Сегодня въ виду необычайности происшествія потребовалось не менѣе литра этой микстуры, которая и была влита мнѣ въ горло, для моей вящей пользы, при чемъ м-съ Джо засунула мою голову подъ мышку, точно сапогъ въ тиски. Джо отдѣлался полулитромъ, который его заставили выпить (къ его великому неудовольствію, въ то время какъ онъ медленно жевалъ и размышлялъ у огня), «потому что его покоробило». Судя по себѣ, я могъ поручиться, что если не до, то послѣ пріема лѣкарства его уже навѣрное «покоробило».

Совѣсть — страшная вещь, когда она грызетъ взрослаго человѣка или ребенка; но когда у ребенка на совѣсти есть еще другая тайна, скрытая въ его штанинѣ, то это — могу засвидѣтельствовать — просто мученье. Виновное сознаніе, что я готовлюсь обокрасть м-съ Джо (мнѣ совсѣмъ не приходило въ голову, что я обокраду Джо, такъ какъ я не считалъ его хозяиномъ), въ связи съ необходимостью постоянно придерживать рукой ломоть хлѣба, когда я сидѣлъ, или когда меня зачѣмъ-нибудь отсылали изъ кухни, чуть не свело меня съ ума.

Былъ канунъ Рождества, и я долженъ былъ отъ семи до восьми часовъ вечера мѣшать мѣднымъ пестикомъ тѣсто для праздничнаго пирога. Я мѣшалъ его, чувствуя въ карманѣ тяжесть спрятаннаго ломтя, и это напоминало мнѣ человѣка со скованной ногой. На мое счастіе, мнѣ удалось наконецъ ускользнуть изъ кухни, и я спряталъ ломоть въ моей спальнѣ, помѣщавшейся на чердакѣ, и совѣсть моя на время замолкла.

— Ахъ! — сказалъ я, когда, окончивъ мѣшать тѣсто, сидѣлъ и грѣлся у камина передъ тѣмъ, какъ меня отошлютъ спать, — вѣдь это палятъ изъ пушки, Джо, неправда ли?

— Ахъ! — отвѣчалъ Джо. — Другой каторжникъ убѣжалъ.

— Что это значитъ, Джо? — спросилъ я.

М-съ Джо, которая всегда брала на себя всякаго рода объясненія, досадливо проговорила: — Бѣглый! бѣглый! — Она давала объясненія въ родѣ того, какъ давала лѣкарство.

Въ то время, какъ м-съ Джо наклонилась надъ шитьемъ, я сложилъ ротъ въ формѣ вопроса: «что такое каторжникъ?» А Джо сложилъ ротъ, какъ бы для самаго хитроумнаго отвѣта, но я ничего не разобралъ, кромѣ одного слова: «Пипъ!»

— Прошлою ночью, — громко сказалъ Джо, — послѣ заката убѣжалъ каторжникъ. И они палили въ пушку, чтобы предупредить объ этомъ. А теперь палятъ, чтобы предупредить, что и другой убѣжалъ.

— Кто палитъ? — спросилъ я.

— Пропасти нѣтъ на этого мальчишку, — вмѣшалась сестра, грозно взглядывая на меня изъ-за работы:- что за страсть у него къ разспросамъ. Не дѣлай вопросовъ и не услышишь лжи.

Я подумалъ, что отвѣтъ ея невѣжливъ относительно ея самой, такъ какъ намекаетъ повидимому на то, что она солжетъ мнѣ, если я стану ее о чемъ-нибудь спрашивать. Но она никогда не была вѣжлива, если не было гостей.

Въ эту минуту Джо сильно подстрекнулъ мое любопытство тѣмъ, что старательно разѣвалъ ротъ, ухитряясь придать ему форму какого то слова, которое я принялъ за «драконъ». Я показалъ глазами на м-съ Джо и выразилъ ртомъ: «она». Но Джо не хотѣлъ этого допустить и опять разинулъ ротъ и что-то имъ выразилъ. Но я рѣшительно не понималъ, что онъ хотѣлъ сказать.

— М-съ Джо, — сказалъ я, вдругъ набравшись храбрости, — я бы желалъ знать, — если только вы позволите, — откуда это палятъ пушки?

— Господи помилуй мальчишку! — вскричала сестра, — съ понтоновъ.

— О! — произнесъ я, глядя на Джо. — Понтоны!

Джо укоризненно кашлянулъ, точно хотѣлъ сказать: «ну, что, вѣдь я же говорилъ».

— А что такое понтоны? — спросилъ я.

— Вотъ каковъ этотъ мальчишка! — вскричала сестра, указывая на меня иголкой съ ниткой и качая головой. — Отвѣтьте ему на одинъ вопросъ, и онъ сейчасъ же задастъ вамъ еще дюжину. — Понтоны — это