одновременно и в то же время немного в разнобой. Ведь всегда найдется кто-то, кто пытается выбиться из надежности, даруемой единством.

Если бы здесь сейчас была Фрида, я предложила бы ей чашечку кофе. Мы бы поговорили с ней о том, что жизнь с почти законченной рукописью очень далека от упоения, что бы кто ни думал! Чем ближе был конец, тем ближе было полное исчезновение.

Машина шла хорошо. Жизнь складывалась из таких вещей, как радость по поводу хорошей погоды и хорошего автомобиля. Или из злости на то или другое. В дороге я чувствовала себя дома, а вовсе не в заключительной главе. Дорога стала упоением. А не прощанием.

Мне хотелось бы кое-что обсудить с Фридой. И меня удивляло, что я не сделала этого, пока имела такую возможность. Сочинение, что это такое? Писатель берет на себя решение чужих жизней. Отбирает эти жизни из многих возможных и испытывает короткую радость от того, что ему удалось что-то решить за своих персонажей. Но что касается собственной жизни, тут человек остается дилетантом. Я бы сказала так:

— Фрида! Как получается, что смерть, этот естественный конец человеческой жизни, кажется ему мелодраматичным и неестественным? Затертым клише?

Но я неслась с такой скоростью, что все равно не услышала бы ее ответа. Поэтому я съехала на ближайшую стоянку, но из машины не вышла. Я заперла двери, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Слезы, в которых я не хотела себе признаться, обожгли мне глаза. Руки тряслись, как у алкоголика, только что очнувшегося после недельного запоя. Я стиснула их на груди.

Телефон позвонил в Дюссельдорфе, и на его экране возник номер матери Франка. Я похвалила себя, что научилась почти виртуозно обращаться с этой красной вещицей. После обоюдных вежливых приветствий, она сказала:

— Не думай, будто я ждала, что ты позвонишь мне, дело не в этом. Я хотела рассказать тебе про похороны. Они были очень красивые и необыкновенно грустные. Аннемур держалась великолепно. Она такая талантливая, такая способная. Теперь она хочет вернуться к занятиям в университете. А те люди сейчас сидят в тюрьме. Они многим не портили жизнь своими угрозами. Надеюсь, они еще не скоро окажутся на свободе. У них на совести столько грехов, что их следовало бы выслать из нашего королевства. Куда-нибудь под присмотр! А вот я чувствую себя неважно. Ничего удивительного. В моем-то возрасте. Но я буду цепляться за жизнь руками и ногами. В мире и так достаточно смертей. Больше чем достаточно. Все мои пятеро подруг… И вот теперь Франк… Надо жить, как живется. Многие так живут. Я не одинока. Нет-нет… Между прочим, ты обдумала мое предложение?

— Да, Марта. Это очень великодушно с твоей стороны. Но я уже нашла себе жилище, и даже в центре, — солгала я.

— Нельзя жить ближе к центру, чем у меня на Майорстюен, — немного высокомерно сказала она.

Бар, перед которым я сидела, назывался что-то вроде «Schweine James»^[35]. Люди теснились в темноте под обогревателями. Большинство тел было сильно изношенно и изрядно раздуто. Кто-то был серьезен, кто-то улыбался. Они жестикулировали, болтали или молча слушали. У каждого была своя особая аура. Некоторые выглядели словно облупленными от своего недобровольного одиночества. Облупленными у них были не только лица, но как будто и тела, и движения. Меня это тронуло. Действительно тронуло. Я словно увидела самое себя в разных обличиях.

— Большое тебе спасибо, но, думаю, мне лучше жить отдельно. Ведь я дома работаю.

— Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить. По здравом размышлении, я пришла к мысли, что, таким самостоятельным особам, как мы с тобой, вместе будет тесновато.

— Думаю, да.

— Значит, договорились?

— Договорились!

— Что я еще хотела сказать?.. Да, ты позволишь мне пригласить тебя как-нибудь на обед? Мне очень хочется показать тебе детские фотографии Франка. Он был милым, но очень серьезным мальчиком.

— Большое спасибо. Я с удовольствием приду.

— Прекрасно! Ты любишь вино?

— Очень!

— Когда Франк приходил ко мне, он обычно приносил к обеду бутылку хорошего французского вина. Он всегда был такой внимательный. Но ты ведь это и сама знаешь… Ты едешь через Бордо?

— Да, — ответила я, умолчав, что уже проехала его.

— Замечательно! После похорон я стала пить вино вместо того, чтобы принимать снотворное. Это, конечно, некрасиво, но… Могу я попросить тебя купить мне ящик вина? Разумеется, деньги я верну.

— Я с удовольствием куплю. Но я не могу провезти больше двух бутылок.

— У тебя такой маленький автомобиль?

— Нет, автомобиль большой, но таможенные правила…

— Неужели они станут осматривать багаж дамы, заподозрив ее в контрабанде?

— Боюсь, что станут. Я привезу тебе две бутылки, а остальное закажу через магазин в Осло.

— Очень мило с твоей стороны. Но слишком много хлопот. Да-да, так и порешим. Мы с тобой самостоятельные женщины.

Девочка сидит на ящике перед ветхим хлевом. Она вырезает картинки из старого иллюстрированного журнала. Она выбрала фотографию красивой женщины, сидящей на качелях между двух вазонов с цветами. Девочка вырезает медленно, чтобы края получились ровные. Некоторое время она держит картинку в руке и любуется ею. Потом засовывает все четыре угла в бумажные петли, промазанные с обратной стороны клеем. Подержав картинку еще немного, она осторожно лижет клей на петельках и приклеивает картинку на чистую страницу в блокноте. Никто не знает, что она взяла этот блокнот из школьного шкафа, когда была дежурной. У блокнота желтоватые плотные страницы. Она рассматривает картинку, склонив голову на бок, и чувствует, как улыбка растягивает ей уголки губ. Потом хватает ручку с плакатным пером и макает его в чернильницу, которую поставила перед собой на плоский камень. И выводит четкими буквами с наклоном в левую сторону: «Мама сидит и смотрит, как я читаю». Бумага не предназначена для чернил. Контуры букв расползаются по краям. Девочка вздыхает и откладывает перо. Потом достает из пожелтевшего конверта несколько вырезанных картинок и раскладывает их на траве. На одной изображен улыбающийся мужчина с трубкой. Он стоит, прислонившись к стене, и держит за руку маленького мальчика. Вклеив в блокнот и эту картинку, она пишет карандашом: «Папа держит за руку братика Франка и смотрит, как я катаюсь на велосипеде». Буквы в слове «Франк» она разрисовывает цветными карандашами. Рисует крохотные цветочки, звездочки и сердечки. Над этими двумя картинками она приклеивает еще одну, цветную, на которой изображен белый дом в саду. Внизу с краю видна часть аллеи. Колонны держат крышу над широким крыльцом. По стенам ползут красные вьющиеся розы. Из