Ваши волосы сказочно-длинные
И надменно-ленивый поклон.
Я люблю Ваши руки усталые, Как у только что снятых с креста, Ваши детские губы коралловые И углы оскорбленного рта.
Я люблю этот блеск интонации, Этот голос — звенящий хрусталь, И головку цветущей акации, И в словах голубую вуаль.
Так естественно, просто и ласково Вы, какую-то месть затая, Мою душу опутали сказкою, Сумасшедшею сказкой Гойя…
Под напев Ваших слов летаргических Умереть так легко и тепло. В этой сказке смешной и трагической И конец, и начало светло…
1915
Ты усталый паяц, ты смешной балаганщик С обнаженной душой, ты не знаешь стыда! Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Мои песни мне надо забыть навсегда, навсегда!
Мчится бешеный шар и летит в бесконечность, И смешные букашки облепили его, Бьются, вьются, жужжат и с расчетом на вечность Исчезают, как дым, не узнав ничего.
А высоко вверху Время — старый обманщик, Как пылинки с цветов, с них сдувает года… Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Этой песни нам лучше не знать никогда, никогда!
Мы — осенние листья, нас бурей сорвало. Нас все гонят и гонят ветров табуны. Кто же нас успокоит, бесконечно усталых, Кто укажет нам путь в это царство Весны?
Будет это пророк или просто обманщик, И в какой только рай нас погонят тогда?.. Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Эту песнь мы не можем забыть никогда, никогда!
1930 Румыния
В бананово-лимонном Сингапуре, в бури, Когда у Вас на сердце тишина, Вы, брови темно-синие нахмурив, Тоскуете одна…
И, нежно вспоминая Иное небо мая, Слова мои, и ласки, и меня, Вы плачете, Иветта, Что наша песня спета, А сердце не согрето без любви огня. И, сладко замирая от криков попугая, Как дикая магнолия в цвету, Вы плачете, Иветта, Что песня недопета, Что это Лето Где-то Унеслось в мечту!
В банановом и лунном Сингапуре, в бури, Когда под ветром ломится банан, Вы грезите всю ночь на желтой шкуре Под вопли обезьян.
В бананово-лимонном Сингапуре, в бури, Запястьями и кольцами звеня, Магнолия тропической лазури, Вы любите меня.
1931 Бессарабия
Гремит оркестр, и ярый звон струится, И где-то воют звери под замком. И каждый вечер тот же сон Вам снится - О чем-то давнишнем, небывшем и былом.
Вас снится храм, и жертвенник, и пламя, И чей-то взгляд, застывший в высоте, И юный раб дрожащими руками Вас подает на бронзовом щите.
И Вы танцуете, колдунья и царица. И вдруг в толпе, повергнутой в экстаз, Вы узнаете обезьяньи лица Вечерней публики, глазеющей на Вас.
И, вздрогнув, как подстреленная птица, Вы падаете камнем в пустоту. Гремит оркестр, и ярый звон струится… А Вас уже уносят в темноту.
Потом конец. И вот в другую смену Выводят клоуна с раскрашенным лицом. Еще момент… и желтую арену, Как мертвеца, затягивают холстом.
Огни погасли. Спит больная львица, Дрожит в асфальте мокрое стекло, И Вы на улице — на пять минут царица - Волочите разбитое крыло.
1933 Данциг
Знаешь, если б ты меня любила, Ты бы так легко не отдала Ни того, что мне сама дарила, Ни того, что от меня брала.
Но пожара нет. А запах дыма Очень скоро с ветром улетит, И твое божественное имя Для меня уже едва звучит.
Я живу. Я жить могу без веры, Только для искусства одного. И в моих глазах, пустых и серых, Люди не заметят ничего.
1941
Осторожные зрители молча кутались в шубы, И какая-то женщина с искаженным лицом Целовала покойника в посиневшие губы И швырнула в священника обручальным кольцом.
Закидали их елками, замесили их грязью И пошли по домам — под шумок толковать, Что пора положить бы уж конец безобразью, Что и так уже скоро, мол, мы начнем голодать.
И никто не додумался просто стать на колени И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране Даже светлые подвиги — это только ступени В бесконечные пропасти — к недоступной Весне!
Октябрь 1917 Москва
Но Она — без косы, без котомки. Голос нежный у ней, негромкий. Вроде той Она — Незнакомки, О которой писал Блок.
Знаешь, много любимых было. Горело сердце. И стыло. И ты бы меня позабыла. Если бы шли года.
Но скоро с Дамой Прекрасной От жизни моей напрасной Уйду я в путь безопасный. Чтоб остаться с ней навсегда.
А ты и спорить не будешь! Отдашь ей меня, забудешь И где-нибудь раздобудешь Себе другого «меня».
Соперницы Ты и Дама. Слышишь, девочка, — Ты и Дама! Но она верней, эта Дама, Что уводит в мир без огня.
Вот придет. Постучит тревожно. Ласково спросит: «Можно?» Уведет меня осторожно, Чтоб разлуку с тобой облегчить.
Ну а разве ты поручишься, Что ты придешь, постучишься? Ты ведь, маленькая, — ты побоишься С этой Дамой меня разлучить!
1 Марта 1941
Но ты уйдешь, холодной и далекой, Укутав сердце в
Я люблю Ваши руки усталые, Как у только что снятых с креста, Ваши детские губы коралловые И углы оскорбленного рта.
Я люблю этот блеск интонации, Этот голос — звенящий хрусталь, И головку цветущей акации, И в словах голубую вуаль.
Так естественно, просто и ласково Вы, какую-то месть затая, Мою душу опутали сказкою, Сумасшедшею сказкой Гойя…
Под напев Ваших слов летаргических Умереть так легко и тепло. В этой сказке смешной и трагической И конец, и начало светло…
1915
x x x
Сквозь чащу пошлости, дрожа от отвращенья, Я продираюсь к дальнему лучу. Я задыхаюсь. Но в изнеможеньи Я все еще о чем-то бормочу…Сумасшедший шарманщик
Каждый день под окошком он заводит шарманку. Монотонно и сонно он поет об одном. Плачет старое небо, мочит дождь обезьянку, Пожилую актрису с утомленным лицом.Ты усталый паяц, ты смешной балаганщик С обнаженной душой, ты не знаешь стыда! Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Мои песни мне надо забыть навсегда, навсегда!
Мчится бешеный шар и летит в бесконечность, И смешные букашки облепили его, Бьются, вьются, жужжат и с расчетом на вечность Исчезают, как дым, не узнав ничего.
А высоко вверху Время — старый обманщик, Как пылинки с цветов, с них сдувает года… Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Этой песни нам лучше не знать никогда, никогда!
Мы — осенние листья, нас бурей сорвало. Нас все гонят и гонят ветров табуны. Кто же нас успокоит, бесконечно усталых, Кто укажет нам путь в это царство Весны?
Будет это пророк или просто обманщик, И в какой только рай нас погонят тогда?.. Замолчи, замолчи, замолчи, сумасшедший шарманщик, Эту песнь мы не можем забыть никогда, никогда!
1930 Румыния
Танго «Магнолия»
В бананово-лимонном Сингапуре, в бури, Когда поет и плачет океан И гонит в ослепительной лазури Птиц дальний караван,В бананово-лимонном Сингапуре, в бури, Когда у Вас на сердце тишина, Вы, брови темно-синие нахмурив, Тоскуете одна…
И, нежно вспоминая Иное небо мая, Слова мои, и ласки, и меня, Вы плачете, Иветта, Что наша песня спета, А сердце не согрето без любви огня. И, сладко замирая от криков попугая, Как дикая магнолия в цвету, Вы плачете, Иветта, Что песня недопета, Что это Лето Где-то Унеслось в мечту!
В банановом и лунном Сингапуре, в бури, Когда под ветром ломится банан, Вы грезите всю ночь на желтой шкуре Под вопли обезьян.
В бананово-лимонном Сингапуре, в бури, Запястьями и кольцами звеня, Магнолия тропической лазури, Вы любите меня.
1931 Бессарабия
Танцовщица
В бродячем цирке, где тоскует львица, Где людям весело, а зверям тяжело, Вы в танце огненном священной Белой Птицы Взвиваете свободное крыло.Гремит оркестр, и ярый звон струится, И где-то воют звери под замком. И каждый вечер тот же сон Вам снится - О чем-то давнишнем, небывшем и былом.
Вас снится храм, и жертвенник, и пламя, И чей-то взгляд, застывший в высоте, И юный раб дрожащими руками Вас подает на бронзовом щите.
И Вы танцуете, колдунья и царица. И вдруг в толпе, повергнутой в экстаз, Вы узнаете обезьяньи лица Вечерней публики, глазеющей на Вас.
И, вздрогнув, как подстреленная птица, Вы падаете камнем в пустоту. Гремит оркестр, и ярый звон струится… А Вас уже уносят в темноту.
Потом конец. И вот в другую смену Выводят клоуна с раскрашенным лицом. Еще момент… и желтую арену, Как мертвеца, затягивают холстом.
Огни погасли. Спит больная львица, Дрожит в асфальте мокрое стекло, И Вы на улице — на пять минут царица - Волочите разбитое крыло.
1933 Данциг
Твоя любовь
Л.В.Знаешь, если б ты меня любила, Ты бы так легко не отдала Ни того, что мне сама дарила, Ни того, что от меня брала.
Но пожара нет. А запах дыма Очень скоро с ветром улетит, И твое божественное имя Для меня уже едва звучит.
Я живу. Я жить могу без веры, Только для искусства одного. И в моих глазах, пустых и серых, Люди не заметят ничего.
1941
То, что я должен сказать
Я не знаю, зачем и кому это нужно, Кто послал их на смерть недрожавшей рукой, Только так беспощадно, так зло и ненужно Опустили их в Вечный Покой!Осторожные зрители молча кутались в шубы, И какая-то женщина с искаженным лицом Целовала покойника в посиневшие губы И швырнула в священника обручальным кольцом.
Закидали их елками, замесили их грязью И пошли по домам — под шумок толковать, Что пора положить бы уж конец безобразью, Что и так уже скоро, мол, мы начнем голодать.
И никто не додумался просто стать на колени И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране Даже светлые подвиги — это только ступени В бесконечные пропасти — к недоступной Весне!
Октябрь 1917 Москва
x x x
Ты сказала, что Смерть носит Котомку с косой — косит, Что она, беззубая, просит: «Дай ему, Господи, срок!»Но Она — без косы, без котомки. Голос нежный у ней, негромкий. Вроде той Она — Незнакомки, О которой писал Блок.
Знаешь, много любимых было. Горело сердце. И стыло. И ты бы меня позабыла. Если бы шли года.
Но скоро с Дамой Прекрасной От жизни моей напрасной Уйду я в путь безопасный. Чтоб остаться с ней навсегда.
А ты и спорить не будешь! Отдашь ей меня, забудешь И где-нибудь раздобудешь Себе другого «меня».
Соперницы Ты и Дама. Слышишь, девочка, — Ты и Дама! Но она верней, эта Дама, Что уводит в мир без огня.
Вот придет. Постучит тревожно. Ласково спросит: «Можно?» Уведет меня осторожно, Чтоб разлуку с тобой облегчить.
Ну а разве ты поручишься, Что ты придешь, постучишься? Ты ведь, маленькая, — ты побоишься С этой Дамой меня разлучить!
1 Марта 1941
Ты успокой меня
Ты успокой меня, Скажи, что это шутка, Что ты по-прежнему, По-старому моя! Не покидай меня! Мне бесконечно жутко, Мне так мучительно, Так страшно без тебя!..Но ты уйдешь, холодной и далекой, Укутав сердце в