тянули к себе его одежду, перед глазами вспыхнул и погас свет, будто цепочкой зажглись новые звезды.

Не глядя на результат, он бросился обратно за дерево. И прислушался.

Движение прекратилось. Естественно. Он сам не стал бы двигаться. Залег бы на месте на пару мгновений, а потом бы перебежал и залег в другом месте.

Услышал слабый шум с холма. После всех этих выстрелов, судя по всему, мальчишка жив. И даже не ранен. Гамильтон начал медленно пробираться меж деревьев, не выходя на то место, где парень видел его в последний раз. Параллельно оглядывал окрестности. Действительно, что-то очень странное с этим пустым миром. Иногда на собраниях при Дворе, когда его еще туда приглашали, от людей, которым больше не о чем было говорить, кроме как о чудесах природы, он слышал про некую загадочную возвышенную энергию, которую пробуждало в них зрелище этой простоты. Гамильтон тогда подумал, а раз даже сказал по неосторожности, что природа вовсе не так проста, что существуют миллиарды граней и оттенков ее и что в этом суть ее сложности, куда большей, чем все памятники цивилизации. Для него природа была укрытием, и чем больше в нем деталей, тем лучше. Лиз… ее королевское величество… как-то пошутила по этому поводу, чтобы замять его слишком прямое возражение послу Франции.

Но некое странное ощущение чуда здесь было. Деревья вокруг, подлесок, на который приходилось обращать самое пристальное внимание, пробираясь сквозь него, все будто кричало ему о чем-то. Слишком яркие цвета. Может, непорядок в прикрытиях? Нет. Слишком законченная вся эта картина. И никакой простоты. Любые объекты поблизости, даже река вдали, все они были… в них было больше деталей, чем в привычных. Вспомнил, как при повреждении роговицы глаза у него он видел лишь смутно, пока ему не вырастили новую роговицу и не заменили поврежденную. Сейчас у него было впечатление, будто он всю жизнь прожил с поврежденной роговицей, а сейчас вдруг стал лучше видеть. Боже, как хорошо было бы здесь остаться. Расслабиться и отдохнуть.

Нет. Опасные мысли.

Впереди послышался шум, и он вскинул пистолет. Но тут же увидел, что это. На него, стоя меж двух кустов, смотрела лиса. Конечно, он от нее с подветренной стороны, и она мгновенно его почуяла. На охоте ему никогда так не везло. Но глаза этого существа, блеск его шерсти, отчетливость каждой шерстинки даже с такого расстояния…

Лиса бросилась бежать.

И вместе с этим в мире что-то сломалось. Гамильтон жестко упал на землю, почувствовав, как звенит в ушах. Хорошо, что звенит, значит, он еще жив. Перекатился в сторону, раньше, чем упали листья и земля. А их вдруг втянуло куда-то вбок, раньше, чем они упали. Гамильтон покатился вниз, до самого укрытия, хватаясь за землю, чтобы остановить вращение. Только тогда звук стих.

Мальчишка едва его не снял. У мальчишки такое же оружие. Еще бы.

Гамильтон лежал, тяжело дыша. Подождал. Мальчишка не знает, где он, иначе бы уже выстрелил. Интересно, подумал Гамильтон почему-то, что там с лисой? Отбросив мысль, пополз вперед на локтях. Делая это, понял, что не ранен и не покалечился. В конце концов все решит один удачный выстрел. Соревнование между мушкетонами и воздушными шарами.

Возникло странное ощущение, что его жизни было суждено прийти к этому. И эту мысль он выбросил. Хуже было бы, если бы его жизнь пришла к этому, а затем продолжилась после смерти другого парня.

– Лучше тебе оставаться на месте.

Снова мальчишка. Трудно понять, откуда идет голос, только общее направление. Встал в таком месте, где звук искажается, между деревьев или у каменной стены.

– И зачем ты это говоришь? – спросил Гамильтон, продолжая оглядываться по сторонам.

– Неужели ты не знаешь, где очутился?

– В вероятностной Британии.

– Едва ли, дружище.

Давненько он такого не слышал.

– Это не может быть государством, поскольку тут никого нет.

– Предположу, что его величество тут был. Вероятно, хорошо поохотился.

– С тем же успехом. На небесах.

Гамильтон ухмыльнулся странной фразе.

– Откуда бы тебе это знать?

Похоже, парню явно не хватило споров с отцом. Хочет проверить клетку на прочность. Может, он сам то же самое чувствовал бы в его возрасте, но из-за смерти отца ему такой возможности не представилось. А может, не потребовалось. Место, где нет личности и нет причин что-либо делать? Куда более похоже на ад, лишенный равновесия, откуда появился этот мальчишка.

– Он более… реален… чем те, откуда родом мы оба. Точно могу сказать, что это небеса, раз сюда никто не попадает.

Гамильтон почувствовал, что мальчишка улыбается.

– Кроме нас. А ты уверен, что это не иное место?

Ему пришла в голову смешная мысль.

– Ты поэтому хочешь, чтобы я остался?

– Я имел в виду, что, если я вернусь, здесь искать не станут. Можешь пару дней подождать, а потом отправляться, куда вздумается.

Гамильтон скривился. Совсем у мальчишки смысла в жизни нет.

– Думаешь, я пренебрегу долгом?

На мгновение он представил себе, что его заменит этот человек, моложе его. Будто его завоевали. Но в этом было и пугающее искушение.

– Я и не думал предлагать такое, дружище.

Он серьезно.

– Я имел в виду, что ты можешь получить преимущества от этой игры. Им нужно, чтобы один из нас умер, так что…

Откуда он это узнал? Терпину, конечно, хотелось бы, чтобы парня притащили назад в качестве добычи, но во Дворце к этому явно были равнодушны. Гамильтон не видел варианта, в котором бы хотя бы одна из заинтересованных сторон желала получить мальчишку, а не его на выходе из леса.

– Кто тебе это сказал?

Пауза.

– Ты пытаешься мне лгать?

– Я и не думал… дружище. Я здесь, чтобы вернуть тебя назад.

Возможно, мальчишка предполагает, что Гамильтону дали более серьезные завесы, чем на самом деле, способность лгать так, чтобы это не разобрали уши, умеющие слышать ложь. Или знает, что что бы у него в голове ни было, что он получил досрочно, у Гамильтона уже есть, на общих основаниях. Все равно, они слишком хорошо понимали голоса друг друга.

Послышался звук с неожиданной стороны. Он повернулся, заставив себя не вскинуть пистолет. Там стоял мальчишка. Тоже с опущенным пистолетом. Гамильтон шагнул к нему. Позволил себе первый раз честно поглядеть в глаза своему юному двойнику. Увидеть это лицо открытым было для него в высшей степени неожиданно. Радость, которую приходилось сдерживать, доброта, которая стоила того, чтобы пересечь разделяющие миры волны. Он глубоко вдохнул, ощущая, что воздух на вкус лучше любого, каким ему когда-либо доводилось дышать. Небеса это или нет, но он мог