оказались фотографии. Эдвард Скур, повесившийся в камере, мертвое лицо Скура крупным планом — уже после того, как его вынули из петли. К тому времени я уже повидал достаточно мертвецов, чтобы понимать, что человек на снимке — действительно покойник. Заострившиеся черты лица, ввалившиеся глаза. Эдвард Скур был мертв.

— Когда это произошло? — спросил я, хотя знал ответ.

— За два часа до того, как кто-то напал на тебя у дома Скуров, — ответил Майкл, избегая смотреть мне в глаза. — Слушай, Арчи… Я все понимаю, ты позавчера малость распереживался, выпил, потом кто-то надавал тебе по физиономии…

— Я не мог обознаться, — твердо повторил я.

Майкл замялся еще больше.

— Ты, это… лучше не упоминай имя Скура в рапорте, хорошо? — выдавил он наконец.

Вот тогда я впервые перестал что-либо понимать. Хэйз Майкл, напарник, с которым мы работали уже пять лет, просил меня не упоминать в рапорте имя подозреваемого, которого я видел своими глазами. Хэйз Майкл, бывший морской пехотинец, комиссованный по ранению за два месяца до конца войны, вдруг стал изъясняться недоговорками и тонкими намеками. Хэйз Майкл, который никогда не стеснялся в выражениях, ходил вокруг да около и чуть ли не краснел, как девочка.

— Но я уже подал рапорт, — сказал я.

Неизвестно, чем бы закончился этот странный разговор, но тут меня позвали к телефону. Звонили из Департамента юстиции. Равнодушный мужской голос официальным тоном сообщил, что мне предписано явиться в кабинет специального помощника Роя Кона. Немедленно.

Когда я сказал Майклу, куда меня вызвали, он посмотрел на меня как на покойника.

Бывают люди, которых от излишних треволнений спасает собственное невежество и святая наивность. В те дни я еще был одним из этих счастливчиков. Поэтому по коридорам Департамента юстиции я шел с относительно спокойной душой. То есть я, конечно, волновался, как школьник перед экзаменом, но при этом был уверен, что двойка мне не грозит, в самом крайнем случае — четверка.

По дороге, чтобы отвлечься и не продумывать в сотый раз детали этого странного дела, я стал вспоминать все, что мне известно о мое «экзаменаторе».

Рой М. Кон был молод до неприличия. Карьерный взлет его был фантастически стремителен — свою нынешнюю должность он получил чуть ли не в двадцать шесть лет, что породило массу сальных слухов. К сплетням я не прислушивался, да и обсуждали их исключительно шепотом и с оглядкой — границы полномочий Кона были довольно размыты, а чего ему не позволяли полномочия, то давало влияние и авторитет, так что его боялись, и правильно делали.

В приемной Кона за секретарским столом сидел молодой человек с повадками опытного охранника. Пиджак на нем был свободного покроя, видимо, специально в расчете на кобуру под мышкой. Впрочем, юноша и не пытался скрывать свою основную специальность, хотя и образцово исполнял обязанности секретарши. Наверное, даже кофе варил.

Он рассеянно кивнул, неспешно встал из-за стола, распахнул передо мной дверь в кабинет особого помощника, впустил и сам вошел следом.

Рой М. Кон поднялся мне навстречу, не стал тратить время на приветствие, предложил одно из жестких кресел для посетителей, а сам обошел стол и демократично занял второе. Двигался он удивительно быстро и плавно.

Молодой человек в пиджаке свободного покроя занял позицию у меня за спиной у картотечных ящиков. Я невольно поежился и покосился назад — юноша стоял в вольготной позе, словно на палубе прогулочного пароходика. Разве что ногти не подпиливал. Он поймал мой взгляд и нагло ухмыльнулся. Он намеренно стремился подействовать мне на нервы и был доволен результатом. Я решил больше не доставлять ему такого удовольствия и сосредоточился на хозяине кабинета. Пусть юный секретарь упражняется на ком-нибудь другом. Мне бояться нечего.

Хозяин кабинета держал паузу. Кресла стояли очень близко, он беззастенчиво разглядывал меня, ждал, когда мое внутреннее напряжение дойдет до нужной точки, когда я стану практически беззащитен. Но я был тоже не совсем новичок, я знал эти приемы. Я держался спокойно, хоть и сидел как на иголках под этим перекрестным огнем — затылок сверлил прицел охранника-секретаря, а лицо ощупывал липкий взгляд Кона.

Я впервые видел его лицом к лицу, не по телевизору. Оказалось, что глаза у него чуть навыкате, а рот большой, пухлый и непристойно женственный, как у толстого мальчишки-сластены, что не расстается с леденцами на палочке. И еще от него сильно пахло одеколоном, наверное — дорогим. Никогда не разбирался в парфюмерии.

— Вы знаете, кто я? — спросил Рой М. Кон, увидев, что я справился с первой неловкостью, и больше тянуть нет смысла.

— Вы обвиняли Розенбергов, — ответил я, в этот момент снова до отвращения напомнив себе школяра на экзамене. — В настоящее время вы работаете с мистером Гувером и сенатором Маккарти в Комитете по расследованию антиамериканской деятельности.

— Хорошо, мистер Дэйлс. Вы знаете, кто я и чем занимаюсь. И вы хороший работник своего ведомства и добропорядочный американец. Следовательно, вы понимаете, как важна наша работа?

Отличный демагогический ход — «наша работа». Понимай как знаешь, но как ни ответь, получится, что ты признаешь, что дело-то у нас общее. Я решил пока принять эту игру.

— Да, конечно, мистер Кон, — спокойно кивнул я.

— Рад это слышать. Я и не ожидал от вас другого ответа, мистер Дэйлс. Конечно же, вы не можете не понимать, как важно защитить нашу страну от этих паразитов, вгрызающихся в тело американской нации. Если мы не будем действовать решительно и сообща, красная зараза…

Он говорил пустыми, набившими оскомину фразами. Говорил ровным и нудным голосом, словно исполнял скучный, бессмысленный, но необходимый ритуал. Я подождал минуть пять, а потом набрался смелости и перебил его:

— Я не интересуюсь политикой, мистер Кон. Я просто делаю свою работу.

Мне показалось, что в глазах особого помощника мелькнуло удовлетворение, будто он именно этого от меня и ждал. Похоже, он меня переиграл — благополучно спровоцировал на выгодный ему ход.

Кон снова выдержал паузу, а потом резко подался вперед и веско произнес, едва не забрызгав меня слюной: — К политике, мистер Дэйлс, относится все. В том числе и ваша работа.

Он откинулся в кресле, протянул руку и небрежно подхватил со стола папку.

— Вот, например, этот ваш отчет, агент Дэйлс. Относительно явления Эдварда Скура уже после того, как он повесился в камере.

Я промолчал.

— Мы опросили жену и соседей Скура, — продолжал Кон. — Похоже, вы — единственный, кто видел его в тот вечер.