руке. Кап! — другая упала на шляпу.

Блестела пустынная дорога, изгороди пахли шиповником, а как сильно и ярко пылала мальва в садах. И вот наконец-то дом полковника Проктора — он уже здесь.

Рука его взялась за калитку, локоть задел куст сирени, и лепестки с пыльцой рассыпались по рукаву сюртука. Но стоп. Не всё так скоро.

Он же намеревался всё заново обдумать. Без спешки. Но всё шагал вдоль по тропинке, где с обеих сторон были высажены огромные кусты роз. Так не годится.

Но рука его схватилась за звонок, потянула на себя, и раздался такой звон, будто он пришёл сообщить, что в доме пожар.

Должно быть, горничная была в прихожей, ибо парадная дверь распахнулась и Реджи оказался в пустой гостиной прежде, чем этот злосчастный звонок перестал звонить.

Довольно странно, но когда он утих, эта большая, затенённая комната с роялем, на котором лежал чей-то зонтик от солнца, его приободрила, или скорее, взволновала. Было очень тихо, и всё же, вот-вот должна была открыться дверь, и его судьба решится.

Ощущение мало отличалась от того, что бывает перед приёмом у дантиста, он был готов едва ли не ко всякому. Но в то же время, к своему величайшему удивлению, Реджи заметил, что произносит: «Господи, ты всё видишь, помоги же мне.»

Это привело его в чувство; заставило снова осознать, насколько всё серьёзно. Слишком поздно. Дверная ручка повернулась. Вошла Энн, и преодолев разделявшее их затенённое пространство, подала ему руку. А затем сказала своим тихим, мягким голосом: «Извини, отца нет дома. А мама в городе, подбирает шляпку. Развлекать тебя смогу только я, Реджи.»

Реджи глотнул воздуху, прижал шляпу к пуговицам сюртука и пробормотал: «Вообще-то, я пришёл только… попрощаться.»

— Ой! — тихо вскрикнула Энн. Она отступила на шаг назад, и её серые глаза заметались. — До чего же короткий визит!

Потом, глядя на него исподлобья, она вволю рассмеялась долгим, раскатистым смехом, отошла к роялю и прислонилась к нему, теребя кисточку зонтика.

— Извини, — сказала она, — что я вот так рассмеялась. Не знаю, почему. Просто такая плохая… привычка.

Тут она вдруг притопнула и достала носовой платок из кармана своего белого шерстяного жакета. — Мне явно надо с этим бороться, это слишком глупо, — сказала она.

— О боже, Энн, — кричал Реджи, — я люблю слушать твой смех! Я ничего не могу вообразить более.

Но правда состояла в том, и они оба знали это, что она не всегда смеялась; на самом деле это не было привычкой. Только начиная с того дня, когда они встретились, начиная с того самого первого момента, по некоторой странной причине, которую Реджи, ей Богу, пытался понять, Энн смеялась над ним.

Почему? Не имело значения, где они были или о чем говорили. Они могли начать, будучи совершенно серьезными, предельно серьезными — во всяком случае, поскольку он был заинтересован. Но вдруг внезапно, в середине предложения, Энн кидала быстрый взгляд на него и по ее лицу слегка пробегала дрожь. Ее губы размыкались, в ее глазах появлялся огонек и она начинала смеяться.

Другая странность состояла в том, что у Реджи появилась мысль, будто она сама не знает, почему смеется. Он видел, как она отворачивается, хмурит брови, втягивает щеки, сжимает обе руки. Но это было бесполезно. Длинный, раскатистый смех звучал, даже когда она кричала: «Я не знаю, почему я смеюсь.» Это была загадка…

Теперь она убрала носовой платок.

— Садись, — сказала она. — Хочешь курить, не так ли? Сигареты в той небольшой коробке около тебя. Я тоже возьму одну. Он зажег спичку, и когда она наклонилась вперед, он увидел, как крошечный огонек пламени отразился в кольце с жемчугом. — Ты завтра уезжаешь, не так ли? — произнесла Энн.

— Да, завтра, как собирался, — сказал Реджи, и выдохнул маленькую струйку дыма. Почему он так нервничал? Это слово не подходило для него. — Ужасно тяжело в это поверить, — добавил он.

— Да, действительно? — мягко ответила Энн, наклонилась вперед и провела кончиком своей сигареты по зеленой пепельнице. При этом она выглядела так красиво! — просто красиво — и она казалась такой маленькой в этом огромном кресле.

Сердце Реджиналда наполнилось нежностью, но именно ее голос, ее мягкий голос привел его в трепет.

— Я чувствую, что ты был здесь довольно долго, — сказала она.

Реджиналд сделал глубокую затяжку. «Это ужасно, эта мысль о возвращении,» — сказал он.

— Кур-кур-кур-крррр-раа…., — прозвучало в тишине.

— Но тебе хочется поехать туда, не так ли? — сказала Энн. Она зацепила пальцем свое жемчужное ожерелье.

— Отец говорил недавно вечером о том, какое счастье, что у тебя будет собственная жизнь, — и она посмотрела на него. Улыбка Реджиналда потускнела.

— Я не чувствую себя жутко счастливым, — с лёгким сердцем ответил он.

— Кур-кур-крррр-раа, — прозвучало снова. И Энн пробормотала: «Ты имеешь в виду одиночество».

— Нет, меня не беспокоит одиночество, — сказал Реджиналд, и он резко стряхнул пепел со своей сигареты в зеленую пепельницу. — Я смог бы выдержать сколько угодно одиночества, бывало, мне даже нравилось оно. Сама мысль.

Внезапно, к своему ужасу, он почувствовал, что его лицо залил румянец.

— Кур-кур-кур-крррр-раа! Кур-кур-кур-крррр-раа!

Энн вскочила. — Пойдем и попрощаемся с моими голубями, — сказала она. Они теперь на боковой веранде. Ты любишь голубей, да, Реджи?

— Ужасно, — сказал Реджи так пылко, и когда открыл французское окно для нее и стоял в стороне, Энн выбежала вперед и на этот раз рассмеялась над голубями.

Туда-сюда, туда-сюда по мелкому красному песку на полу голубятни вышагивали эти два голубя. Один всегда был впереди другого. Он бежал вперед и негромко ворковал, а другой следовал, торжественно кланяясь и кланяясь.

— Видишь, — объяснила Энн, — вот впереди, это мисс Голубка. Она смотрит на мистера Голубя и негромко смеется, и бежит вперед, а он следует за нею, кланяясь и кланяясь. И поэтому она смеется снова.

Она убегает, а за нею, — кричала Энн, и она села на корточки, — семенит бедный мистер Голубь, кланяясь и кланяясь… и это вся их жизнь. Они никогда не делают ничего другого, ты знаешь.

Она встала и вынула несколько желтых зерен из мешка на крыше голубятни. — Когда ты вспомнишь о них в Родезии, Реджи, ты можешь быть уверен, именно это они будут делать…

Реджи не подал виду, что видит голубей или что слышал разговор. В настоящий момент он сознавал только, какое огромное усилие потребуется ему, чтобы раскрыть свою тайну и сделать Энн предложение. «Энн, ты думаешь, что смогла бы когда-нибудь полюбить меня?» Дело сделано. Все