знаменитого детектива лишь смутно угадывались за стёклами затемнённых гоглов. Моего друга переполнял азарт погони. Он явно взял след.

Всё утро великий сыщик провёл, исследуя само место возможного преступления и его ближайшие окрестности. Он сунул длинный нос в каждый из тёмных углов склада, поднялся на его крышу и спустился по сваям, поддерживающим причал, к самой воде. Опросив единственного свидетеля возможного происшествия, Холмс на некоторое время сделался задумчив и отрешён.

Свидетелем оказался мистер Аарон Грейвс, капитан и единоличный владелец маленького речного катера. В поздний час капитан Грейвс пришвартовался на своём обычном месте у причала и привычной дорогой отправился домой. Путь его проходил через складской район. Минуя склад, ставший теперь центром внимания всей полиции Лондона, капитан заметил яркий электрический свет, сочащийся в неурочный час из приоткрытых ворот. Недолго думая, мистер Грейвс отправился выяснить причину столь вопиющего непорядка.

— Сами понимаете, судари мои, мало ли что случиться может. Вдруг помощь какая добрым людям нужна? Порт, оно же понятно, и днём, и ночью живёт-работает — да только здесь район тихий да спокойный. На складах этих хранят обычно то, что срочности да расторопности не требует. Товар какой залежалый с рынков да из лавок везут, почту опять же невостребованную — вон, видите, знак службы почтовой на том пакгаузе? Или вон как там — таможенный конфискат лежит, ну, так там и двери опечатаны, и охрана ходит всё время. А что до этого склада — так я хозяина его знавал. Старый Найджел Пендергаст знатный был пьяница, мир его праху. Помер в прошлом году, поговаривали, от выпивки помер. А после его смерти детишки склад вроде в аренду сдали, да только я уж и не знаю, кому. Только стоял он вечно запертым — а тут на тебе: ворота нараспашку! Заглянул я, сталбыть, внутрь — а там такое!

Дальнейший разговор, описанный мною выше, протекал в подобном же ключе. Дело осложнялось ещё и тем, что даже сейчас, по прошествии нескольких часов с момента своей сенсационной находки мистер Грейвс был всё ещё, мягко говоря, не совсем трезв. Сильный запах сивухи окутывал его плотным до осязаемости облаком; когда же он доверительно склонялся к самому уху собеседника, лучше было задержать дыхание — однако Холмс в течение всего разговора сохранял совершеннейшую невозмутимость, а к повествованию капитана отнёсся со всем возможным вниманием, задавая тому по ходу рассказа уместные вопросы.

Теперь вопрос был задан мне.

— Я скажу вот что, друг мой — у нас на редкость бестолковый свидетель. Хуже всего, что он ещё и единственный. Я уж не говорю о его пристрастии к алкоголю, что вызывает серьёзные сомнения в достоверности сообщённых им сведений. Не свидетель, а просто беда. Было ли преступление вообще? У нас ничего нет, кроме пустого склада да рассказа пьяницы-капитана, который вполне может оказаться описанием галлюцинаций, порождённых неумеренностью в выпивке.

— Не преуменьшайте значимости того, чем мы располагаем, Ватсон! — Холмс погрозил мне тонким пальцем. — Кроме того, наш друг-капитан прав: если не было преступления — откуда взяться всей этой крови?

Крови и в самом деле было много.

Помещение склада напоминало скотобойню. Кровь заливала весь пол немалого помещения, просачивалась в подвал сквозь щели между плитами тёсаного камня, скапливалась лужами в углах. По требованию Холмса в передвижной лаборатории Скотланд-Ярда уже был проведён анализ, подтвердивший, что: а) это действительно кровь; б) кровь не человеческая; в) кровь — предположительно — принадлежит аборигену Марса; в) вероятнее всего, не одному.

Тел не было.

Не оказалось их и в реке.

Глубина Темзы на этом участке позволяла подниматься от моря судам немалого водоизмещения. Течение было сильным, и даже привлечение водолазных катеров не дало результата. Возглавлявший поиски глава Скотланд-Ярда шеф-инспектор Лестрейд счёл высокой вероятность того, что тела давно унесло в море.

Шерлок Холмс явно был с ним не согласен, однако лишь продолжал свои исследования.

Некоторое время он посвятил изучению складских систем вентиляции и пожаротушения. Потом самостоятельно промерил глубину реки у причала. Заново обошёл по периметру огромную лужу крови, считая шаги, и долго что-то высчитывал на бэббиджевом калькуляторе. Побеседовал с констеблями Лестрейда; те, оживлённо жестикулируя, наперебой указывали ему на окрестные склады, мастерские и здание таможенного терминала.

По беспроводному микротелеграфу Холмс связался с мисс Хадсон, пребывавшей на борту «Бейкер-Стрита».

— Поручил нашей суфражистке оживить Дороти и прогнать через её картотеку всех владельцев складов в этом районе, арендаторов и тех, кто работает в этой части порта, — пояснил он мне. — Возможны любопытные совпадения, если, конечно эти две дамы сумеют договориться… О, а вот уже и ответ!

Дороти — картотечный шкаф на паровом ходу. Крайне полезный в нашей с Холмсом деятельности механизм, проявляющий порой не меньшую свободу воли, чем его оператор и наша верная секретарша, несравненная мисс Хадсон. У них обеих сложные характеры, и потому я даже удивился, что мобильный микротелеграф на тонком запястье моего друга отреагировал так быстро, коротко звякнув и с пулемётной трелью выплюнув изрядную порцию бумажной ленты.

Холмс внимательно пропустил её сквозь пальцы и усмехнулся.

— Наша милая эмансипе умудряется ворчать даже кодом Морзе. Подписалась «Карен». А куда исчезла столь полюбившаяся нам Пенелопа? Мне казалось, это имя нравилось ей более прочих. Не то, чтобы оно ей подходило, но… вы замечали, что характер у мисс Хадсон меняется в зависимости от избранного на этот день имени? Нет? А я вот обратил внимание…

Я неопределённо пожал плечами — мне хватало и своих забот. Возможно, виновата была поднимающаяся от реки сырость или чрезмерно раннее пробуждение, но у меня опять ныла рука. Правая. Та самая, которую я потерял давным-давно — ещё во время Великой Войны. Заменявший её механистический протез, питаемый атомным котлом, давно уже стал столь же полноправной частью моего тела, как и остальные конечности. Я пользовался искусственной рукой с не меньшим успехом, чем её утраченной предшественницей, а скрывающиеся в ней чудеса инженерной мысли не раз выручали нас в трудные моменты жизни. А вот поди ж ты — порой лишённая чувствительности искусственная рука начинала ныть и мозжить, как живая. Случалось это чаще всего в промозглые дни, вот как сегодня — а осень в Лондоне была щедра на такое.

Осень наступила, как всегда, внезапно.