что несколько дней не ходила на работу. Сколько помню, Дзыцца никогда не позволяла себе засиживаться дома из-за болезни долее одного дня. Очень редко случалось такое. Но в то лето она совсем захирела. Сама определила, что болит у нее печень. Я никогда и не слыхал до этого, что такое печень и где она находится. Было довольно странно, что теперь с утра до вечера Дзыцца дома. Она даже за домашние дела принималась через силу. До моего сознания дошло, что эта болезнь, видимо, доконает ее. Несколько раз появлялся доктор, выписывал лекарства. Но они не помогли, и было решено направить ее в ардонскую больницу.

Я так и не узнал, кто из наших соседей ходил к председателю колхоза, но вот как-то утром белая лошадь, запряженная в бидарку, остановилась у нашей калитки. Дзыцца в праздничной одежде с трудом была усажена в бидарку. Дорога была гладкой, однако на ухабах Дзыцца хваталась за бок, болезненно морщась. Видя такое, я натягивал поводья.

В Ардоне мы пробыли недолго. Дзыцца отказалась остаться в больнице, сославшись на то, что дома не с кем оставить детей. Доктор выписал лекарство, и мы направились в аптеку. Бади и Дунетхан до самого нашего приезда, подобно птенчикам с опущенными крылышками, стояли на краю огорода. Завидя нас, стремглав помчались навстречу.

Бидарку я подогнал к самому крыльцу. Сестры затаили дыхание. Они без слов понимали состояние матери.

— Бади, принеси-ка воды, — попросила Дзыцца и, развязав узелок платка, достала из четырехугольной коробочки белую таблетку. Появилась вода, и таблетка была отправлена в рот.

— Дзыцца, что это у тебя такое? — спросила Бади.

— Лекарство, солнышко, лекарство. Доктор прописал. От больницы я отказалась, вот он и назначил это лекарство.

Каждый день, говорит, пей три раза. Дал десять дней сроку. Если не станет лучше, опять надо будет ехать.

— Дзыцца, — сверкнула глазами Бади, — потерпи еще какие-нибудь девять лет.

— И что же после этого?

— После этого… — Бади замолчала, будто подбирая слова, могущие передать ее мысль, но, когда уж слишком затянулось молчание, она вдруг схватилась за первые из тех, что подвернулись: — Стану доктором, и тогда посторонняя помощь тебе не потребуется!..

Дзыцца кивнула.

— Пока из тебя врач получится, и костей-то моих не найти никому… — Слетев с ее уст, слова резанули слух. От жестокости сказанного вздрогнула даже она сама. — Да-да, моя маленькая, конечно, ты будешь доктором. И не только меня, а еще и многих-многих вылечишь. — И совсем уж спохватившись, Дзыцца прижала дочку к себе и заглянула ей в глаза: — Разве не к тебе я обращаюсь? Или ты передумала уже?

Бади уткнулась головой в плечо матери и заплакала.

— Ну, что еще за слезы?

Дзыцца и сама сожалела о вырвавшихся словах. Никоим образом она не хотела делиться теми тяжкими думами, что то и дело охватывали ее. Сделав над собой усилие, она принялась гладить волосы дочери.

С тех пор о своей тайной мечте стать врачом Бади не говорила. Может, потому, что время еще не пришло. Но зато с Дунетхан мы говорили всегда откровенно. Она потому и огорчилась, услышав о моем желании ехать на целину. В словах Дунетхан прозвучала обеспокоенность о дальнейшей своей судьбе, это я понял сразу. Да и Бади неспроста заволновалась — то на меня глянет, то на Дунетхан — как та воспримет мой ответ. И все же ее взгляд задержался более на мне. Да, ей и о собственном положении подумать стоило. Если бы я и не поехал на целину, то ей все равно предстояло оставаться одной: с Дунетхан-то в город должен был я ехать — она ведь ни дорог не знает, ни города. А с кем Бади останется? Неужели совсем-совсем одна? Была бы она мальчиком, не так боязно было бы за нее. А тут как не беспокоиться? Вдруг гость незваный в неурочный час постучит в дверь? Или увидит что во сне и проснется в слезах? Нет, надо было на что-то мне решаться.

Когда мысли мои окончательно зашли в тупик, я поспешил обернуть все в шутку:

— И ты тоже туда хочешь?

— Куда? — не поняла Дунетхан.

— На целину.

— Через два месяца я заканчиваю десятилетку, забыл?

Она, видимо, по-своему расценила произнесенное мною.

— Да не забыл. Потому никуда и не еду.

В глазах Бади появилось недоумение. С раскрытым ртом стояла и Дунетхан. Обе готовы были, казалось бы, к любому ответу, но такого оборота дел не ожидали.

— Минуту назад ты настроен был ехать… — произнесла Бади.

— Что ж, и пошутить нельзя, — через силу улыбнулся я, — никуда я не еду… Пойми, и Дунетхан поддержать надо, а с другой стороны — ты…

— А что я? — обиженно и чуть задиристо вскинулась Бади.

— Как это «что»? А с кем останешься, если мы уедем?

— Одна!

— А бояться не будешь?

— Чего еще я должна бояться?

— Как чего? А вдруг тебя похитит кто-нибудь?

— Пусть попробует!

— А что ты ему сделаешь?

— Да ничего. Дверь будет крепко заперта. Я не отопру, и никто открыть ее не сможет.

— Хвала Аллаху! И храбрая же у меня сестра!..

— Ты вот шутишь, а Бади и в самом деле храбрая, — вступилась за сестру Дунетхан.

— И когда же выявилась эта ее храбрость?

— Позавчерашней ночью.

— Правда-правда?

— Да ну тебя, — отвернулась Дунетхан. — Если ты все еще шутишь, я не буду продолжать.

Я был вынужден переменить тон:

— Я серьезно. Расскажи.

Дунетхан попыталась еще дуться, но ненадолго ее хватило после того, как убедилась, что мне и в самом деле интересно.

— Позавчера мы забыли запереть калитку на ночь. Спать легли, как всегда, рано, чтобы пораньше проснуться. Чей-то бык, видимо заблудившись, забрел к нам во двор. Не найдя ничего в сарае, поднялся в коридор. Съел подчистую все, да тут же и кучу оставил. Вниз с крыльца спускаться не стал и начал толкаться туда-сюда по коридору. Бог весть сколько времени он топтался бы еще таким образом, но тут проснулась Бади. Вскочила. Так и не рассмотрев в щель, кто там за дверью, распахнула ее и только тогда поняла, кто пожаловал в гости.

Мое прежнее настроение как рукой сняло. Слова Дунетхан удивили меня и вместе с тем обнадежили. Многое из того, чего я страшился, рассеялось.

— Ну, чудеса! Это все правда? — обратился я к Бади.

Это обидело Дунетхан.

— Я когда-нибудь хоть раз обманывала тебя? — упрекнула она меня.

— Нет, никогда. А почему ты, Бади, не разбудила Дунетхан перед тем, как открыть дверь?

— Я не хотела тревожить ее.

— Да ты и в самом деле смелая, я этого и не знал, — похвалил я, обняв ее. — И все-таки одну тебя нельзя оставлять.

— Я не одна буду. Ведь вскоре приедет Нана. Наша Нана…

— Почему ты думаешь, что она должна приехать?

— Дзаттен тяжело больна, и ей хочется