чем-то перешептываются.
— А я видела вашу фотографию в газете, мисс.
— Вы действительно сделали книгу, мисс?
— Не сделала, а написала, — поправила Рут. — Написала книгу.
— Так правда, мисс?
— Да, правда.
— А о чем она, мисс?
— Вы будете выступать по телевидению, мисс?
— Давайте все сядем и успокоимся, хорошо? Сейчас не время об этом. Сегодня мы займемся приготовлением бисквитов…
В перерыве, войдя в преподавательскую, она увидела Артура Дебенхэма, который пил там кофе.
— A-а, вот идет наша Эдна О’Дрэббл. Или это Маргарет Брайен?[1]
— Зачем вы изображаете из себя невежду, Артур? — сказала Рут. — Неужели вы действительно не читали этих писательниц?
— Вам пора было бы знать, Рут, что только покойники способны снискать уважение нашего Артура, — заметила Лоис Рейнер. — Его тайная страсть — малоизвестные романистки эпохи короля Эдуарда.
Рут рассмеялась. Лоис была человек непокладистый — приземистая, плоскогрудая старая дева, примерно того же возраста, что и Дебенхэм, с пожелтевшей у корней сединой, в очках с крылатой оправой, придававших ей свирепый вид.
— Мне просто хотелось поздравить вас, — сказал Дебенхэм. — Думается, это немалое достижение, когда человеку удается напечатать книгу, — даже в наши дни. Ну, а уж требовать, чтобы она к тому же была и читабельная, это, наверное, слишком.
Рут чуть не задохнулась и мучительно покраснела, а он поставил на стол пустую чашку и вышел. Даже Лоис была озадачена.
— Жалкий шут! — сказала она, когда дверь за ним закрылась.
— Не думаю, чтобы он хотел меня обидеть, — заметила Рут.
— Если он так хорошо разбирается в английской литературе, пора бы ему в его возрасте научиться выражать свои мысли. — Глаза Лоис сверкнули за стеклами очков. Она налила кофе и протянула чашку Рут. — Возьмите, солнышко. Надеюсь, вы столкнетесь чаще с глупостью, чем с ехидством. Впрочем, в литературном мире, говорят, полно и этого. И кроме того, они там любят друг про друга сплетничать: я постираю твое грязное белье, а ты — мое.
— Я понятия об этом не имею. Я же человек начинающий.
— Первые шаги, — сказала Лоис. — Кто знает, куда они приведут? Так или иначе, надеюсь, что за моральную поддержку вы подарите мне книжку с надписью.
Рут улыбнулась.
— Постараюсь посодействовать, чтобы вы ее получили.
— Говорят, жена выдает ему по первое число.
— Вот как?
— Еще бы! Жуть какую жизнь ему устраивает.
Вечером, на курсах, внешне спокойная и скромная, она наслаждалась завистью своих соучеников. Курсы были при Центре обучения взрослых в более крупном городе, расположенном в нескольких милях от того, где жила Рут, и все узнали об ее успехе, когда Джим Томас, их преподаватель, объявил об этом в начале занятий. — Давайте поздравим Рут Хэттон, у которой приняли роман к публикации. И выразим восхищение ее сдержанностью, ибо она и словом не обмолвилась, что работает над романом, пока ее труды не увенчал успех. Томас явно завидовал ей не меньше остальных. — Вы знаете, что я написал три романа и ни один из них не попал в печать? — сказал он ей после занятий. — Но ведь ваши стихи и рассказы были напечатаны. — Да, только это и позволило мне не пасть духом и не считать, что я напрасно трачу время. — Перестаньте. Просто не понимаю, как вы можете так говорить. — Неужели? Одно дело — болтать о чем-то с умным видом и совсем другое — самому что-то создать. — Но ведь столько печатается всякой гадости, под которой вы в жизни не поставили бы свою подпись, верно? — Да, конечно. Однако много печатается и такого, что я отдал бы правый глаз, лишь бы это написать. — Еще неизвестно, к какой категории вы отнесете мою книгу. — Да, это верно. — Он с минуту задумчиво смотрел на нее, и вдруг оба рассмеялись. — Зато теперь я буду ужасно бояться, что вы о ней подумаете, когда прочтете. — Вам от этого не уйти. Раз вы что-то предложили миру, мир имеет право высказаться об этом. — Да. — Эта мысль смущает вас? — Немного. — Но я думаю, душевный подъем, который вы испытываете, все восполняет, а? — О да! В глазах ее вспыхнул такой восторг, что он громко рассмеялся. И когда они вместе пошли к двери, вдруг обнял ее за плечи. — Желаю вам удачи с вашей книгой.
Итак, Рут отправилась в Лондон для встречи с издателем, что успокоило миссис Хэттон, но вызвало полное изумление и непонимание у друзей и знакомых. По счастью, приближался конец семестра, поэтому она смогла выехать через десять дней после того, как получила от издателя приглашение. В Лондоне стояла жара, воздух был густой и тяжелый. Проехав несколько станций на метро, Рут вышла, свернула не в ту улицу и потерялась. Выяснив наконец, куда ей идти, она поняла, что опаздывает и заспешила. В результате, когда она подошла к высокому старому особняку, расположенному на зеленом сквере близ Британского музея, от спокойствия, которое она сумела внушить себе в поезде, под влиянием жары не осталось и следа; к тому же она вся взмокла под костюмом, который был как раз, когда она прохладным утром выходила из дома, и оказался слишком плотным и жарким здесь. По наивности Рут представляла себе издательство чем-то вроде помещения газеты, со стеклянными перегородками между кабинетами и слабым гулом печатных машин, доносящимся откуда-то снизу; здесь же, когда после, недолгого ожидания в приемной, ее повели вверх по узкой скрипучей лестнице мимо плотно закрытых на каждой площадке дверей, у нее возникло ощущение, будто она в адвокатской конторе. Комната, куда ее привели, освещалась двумя высокими, в частых переплетах окнами, сквозь которые виднелась зелень деревьев. Во времена, когда писал Теккерей и когда в домах на этом сквере жила процветающая верхушка лондонской буржуазии, здесь явно была верхняя гостиная. Интересно, подумала Рут, сколько их, известных литераторов, проводили в эту комнату, усаживали в это мягкое кресло неопределенной эпохи, предлагали сигареты и шерри, как ей сейчас, одновременно вежливо осведомляясь, хорошо ли она доехала, и поддерживая разговор о Лондоне и неожиданно наступившей жаре. От сигарет она отказалась, а шерри решила выпить. Тут раздался телефонный звонок, и она, повернув голову, в течение нескольких минут разглядывала книги, расставленные позади нее на полках, — ряды томов, выпущенных этим издательством; она усиленно всматривалась в корешки, пытаясь прочесть фамилии авторов, вышедших под маркой, которая скоро будет стоять и на ее книге. — Ну-с… — Раймонд Уотерфорд положил трубку и улыбнулся ей из-за письменного стола. Он был главным редактором
Вечером, на курсах, внешне спокойная и скромная, она наслаждалась завистью своих соучеников. Курсы были при Центре обучения взрослых в более крупном городе, расположенном в нескольких милях от того, где жила Рут, и все узнали об ее успехе, когда Джим Томас, их преподаватель, объявил об этом в начале занятий. — Давайте поздравим Рут Хэттон, у которой приняли роман к публикации. И выразим восхищение ее сдержанностью, ибо она и словом не обмолвилась, что работает над романом, пока ее труды не увенчал успех. Томас явно завидовал ей не меньше остальных. — Вы знаете, что я написал три романа и ни один из них не попал в печать? — сказал он ей после занятий. — Но ведь ваши стихи и рассказы были напечатаны. — Да, только это и позволило мне не пасть духом и не считать, что я напрасно трачу время. — Перестаньте. Просто не понимаю, как вы можете так говорить. — Неужели? Одно дело — болтать о чем-то с умным видом и совсем другое — самому что-то создать. — Но ведь столько печатается всякой гадости, под которой вы в жизни не поставили бы свою подпись, верно? — Да, конечно. Однако много печатается и такого, что я отдал бы правый глаз, лишь бы это написать. — Еще неизвестно, к какой категории вы отнесете мою книгу. — Да, это верно. — Он с минуту задумчиво смотрел на нее, и вдруг оба рассмеялись. — Зато теперь я буду ужасно бояться, что вы о ней подумаете, когда прочтете. — Вам от этого не уйти. Раз вы что-то предложили миру, мир имеет право высказаться об этом. — Да. — Эта мысль смущает вас? — Немного. — Но я думаю, душевный подъем, который вы испытываете, все восполняет, а? — О да! В глазах ее вспыхнул такой восторг, что он громко рассмеялся. И когда они вместе пошли к двери, вдруг обнял ее за плечи. — Желаю вам удачи с вашей книгой.
Итак, Рут отправилась в Лондон для встречи с издателем, что успокоило миссис Хэттон, но вызвало полное изумление и непонимание у друзей и знакомых. По счастью, приближался конец семестра, поэтому она смогла выехать через десять дней после того, как получила от издателя приглашение. В Лондоне стояла жара, воздух был густой и тяжелый. Проехав несколько станций на метро, Рут вышла, свернула не в ту улицу и потерялась. Выяснив наконец, куда ей идти, она поняла, что опаздывает и заспешила. В результате, когда она подошла к высокому старому особняку, расположенному на зеленом сквере близ Британского музея, от спокойствия, которое она сумела внушить себе в поезде, под влиянием жары не осталось и следа; к тому же она вся взмокла под костюмом, который был как раз, когда она прохладным утром выходила из дома, и оказался слишком плотным и жарким здесь. По наивности Рут представляла себе издательство чем-то вроде помещения газеты, со стеклянными перегородками между кабинетами и слабым гулом печатных машин, доносящимся откуда-то снизу; здесь же, когда после, недолгого ожидания в приемной, ее повели вверх по узкой скрипучей лестнице мимо плотно закрытых на каждой площадке дверей, у нее возникло ощущение, будто она в адвокатской конторе. Комната, куда ее привели, освещалась двумя высокими, в частых переплетах окнами, сквозь которые виднелась зелень деревьев. Во времена, когда писал Теккерей и когда в домах на этом сквере жила процветающая верхушка лондонской буржуазии, здесь явно была верхняя гостиная. Интересно, подумала Рут, сколько их, известных литераторов, проводили в эту комнату, усаживали в это мягкое кресло неопределенной эпохи, предлагали сигареты и шерри, как ей сейчас, одновременно вежливо осведомляясь, хорошо ли она доехала, и поддерживая разговор о Лондоне и неожиданно наступившей жаре. От сигарет она отказалась, а шерри решила выпить. Тут раздался телефонный звонок, и она, повернув голову, в течение нескольких минут разглядывала книги, расставленные позади нее на полках, — ряды томов, выпущенных этим издательством; она усиленно всматривалась в корешки, пытаясь прочесть фамилии авторов, вышедших под маркой, которая скоро будет стоять и на ее книге. — Ну-с… — Раймонд Уотерфорд положил трубку и улыбнулся ей из-за письменного стола. Он был главным редактором