жирные куски свинины красовались на блюде вперемешку с вареной капустой. А теперь уж и тот был рад, кому удавалось выкормить за зиму хотя бы одного боровка. С великим трудом и лишениями выходила матушка Сигга этой весной подсвинка, но он был тощий, что твоя доска.

И если бог не благословит нынешней весной посевы, то ни людям, ни скоту не выжить.

Но тяжки грехи господ, а весна стоит поздняя и холодная. И приметы недобрые: вороны прилетают из леса и садятся на конек кровли.

* * *

Со своего поля Рагнар Сведье мог видеть дворы деревни Брендеболь, со всех сторон окруженные полосками пашен. В деревне было двенадцать крестьянских дворов, которые все вместе составляли три податных хозяйства^[5]. Серые дворовые постройки возведены были широким кольцом, опоясывающим яблоневые сады, хмельники, гороховища, капустные гряды, грядки с кореньями. Посредине, высоко над кровлями домов, поднимался журавль деревенского колодца; он был устремлен ввысь, точно перст, указующий на небо. Дома сгрудились, будто хотели теснее прижаться друг к другу. Иной раз расстояние от стены до стены было не больше двух-трех саженей. Они стояли сплошным заслоном, отгораживающим деревню от прочего мира; а она и впрямь нуждалась в защите. С трех боков деревню окружали густые леса, таившие в себе опасность, так что оно и лучше было, если путь от соседа к соседу педолог.

Усадьба Сведьегорд стояла на западном краю деревни, близ озера Ростокшён. Дальше начинались соседние деревни — Хумлебек и Гриммайерде. На восток и на юг, до самого озера Мадешё и до кальмарской границы^[6], тянулись бескрайние нехоженые леса. В этом направлении, насколько видел глаз, простиралась дикая лесная чащоба; но глаз мог охватить лишь малую часть ее.

В этих общинных лесах малолетним подпаском бегал Рагнар Сведье. Лесные прогалины и буреломы походили здесь друг на друга, точно борозды на пашне, и Рагнар нередко плутал по лесу. По лесным тропкам мчался он со всех ног вызволять скотину от волка. Он научился распознавать эти тропки, научился находить дорогу а лесной глухомани.

Стоя на своем поле, Рагнар глядел на три стороны. В четвертую сторону он не глядел. Не глядел он на север. Там, на севере, на другом берегу озера Ростокшён, находилось господское поместье Убеторп.

Убеторп было имение его милости господина обер-майора Бартольда Клевена. Там руками барщинных крестьян возводился теперь роскошный господский дом со многими покоями. В прошлом году помещик Клевен купил у казны право на сбор податей с деревни Брендеболь. Отныне оброк со Сведьегорда шел помещику в Убеторп — оттого-то Рагнар Сведье и не глядел на север, в сторону поместья.

Убеторп и Брендеболь — это помещичьи владения и тягловая земля, это господская усадьба и крестьянский двор, и мира меж ними быть не может. Помещик и крестьянин — точно разные стороны света, их нельзя свести воедино.

Этот помещик Клевен взял под свое начало многие деревни, лежащие вокруг его имения, в пределах свободной мили^[7]. Он купил у казны право на сбор податей с этих деревень и объявил себя их господином. А теперь жадные господские руки дотянулись и до Брендеболя. Земля здесь была добрая, плодородная.

Отныне все поборы — подорожная пошлина, налог на корма, на рожь, на селитру — собирались с крестьян фохтом господина Клевена. Отныне в Убеторп шел и оброк натурой, который крестьяне прежде отдавали казне и церкви, — зерно, хмель, яйца, масло, сыры, свиные и бараньи туши, молочные телята, льняная пряжа, холсты.

Но в нынешнем году случился недород, и тут уж крестьянин ничего не мог поделать, потому что не в его власти было заставить землю родить. Когда же оказалось, что из-за неурожая крестьянину нечем платить оброк, помещик прислал в деревню фохта и наказал ему силой взыскать недоимку.

Этой весной крестьяне в Брендеболе высохли, точно скелеты, от голода подводило живот, руки и ноги тряслись, Не под силу им было платить поземельную подать. Ларс Борре, фохт господина Клевеиа, нагрянул в деревню; он совал нос во все углы, грозил и бранился. Он винил крестьян в том, что они припрятали хлеб и свинину. Явившись в Сведьегорд, он стал вымогать семенное зерно. Сведье сберег на посев несколько бочек зерна, и теперь Борре требовал у него половину. Он принес с собою меру, но Рагнару показалось, что она слишком велика, и он сравнил ее со своей клейменой мерой. Вышло, что фохтова мера вмещает целых восемь четвертей зерна. Она была неладная. Не зря шла молва, что помещики, собирая подати, не желают блюсти вес и меру, установленные законом. И локоть у них, и пуд — какие им вздумается. Когда Сведье платил подать казне, в меру входило шесть четвертей зерна, и он не хотел отдавать господину Клевену восемь.

— Ваша мера неправильная, Ларс Борре!

Тебе и такая сгодится, холоп!

— Она больше казенной!

— До казенной меры тебе теперь нет дела. Ты платишь оброк господину обер-майору.

— Не стану я хлеб сыпать в такую меру! Мерить — так по совести, а то и единого зерна не получите!

Борре ругался на чем свет стоит, шарил по всем закромам и клетям, но семенное зерно лежало в потаенном месте, надежно закопанное под грудой камней за хлевом. Так и пришлось помещичьему фохту повернуть от ворот ни с чем.

Помещику, а не казне платил теперь подати Сведье. Отныне фунт масла стал тяжелее, локоть холста длиннее, мера зерна больше, а Сведье хотел платить по закону, так, как записано в поземельных книгах, Его отец, который был рейтаром в немецкую воину и сгинул на чужбине, без устали твердил сыну: «Стой на своем праве и никогда не поступайся им». Отец лежал в земле, но слова его жили.

Помещик прислал с фохтом неправильную меру. И оттого бонд^[8] из Брендеболя не глядел теперь на север, не глядел в сторону имения, Господское поместье и крестьянский двор — близкие соседи, но лада меж ними быть не может.

Волы отдохнули, и упряжка медленно потащилась по пашне, круг за кругом, слева направо, с востока на запад. Ибо лишь тот, кто держит путь по солнцу, движется путем праведным, и ему всегда бывает удача.

Шея старого вола истерлась, распухла и задубела под ярмом, а у молодого она все еще была покрыта густой шерстью и оставалась узкой и мягкой. Вдруг огромный слепень закружился над упряжкой и впился молодому волу в самую репицу. Вол вскинулся в ярости и рывком повернул обратно; морда оказалась сзади, хвост — спереди. При этом матушка Сигга упала, и ее проволокло по земле.

Сведье рванул за вожжи и с большим трудом повернул назад упиравшегося вола. Матушка Сигга молча поднялась и стряхнула с юбки налипшую землю. Падая, она не выпустила из рук веревки. Но когда она разжала