тюрьму на месячишко, пусть подумают, как надо поступать в подобных случаях.

— Слушаюсь, ваше величество.

Елизавета Петровна отодвинула бумагу с решением кригсрехта и со своей резолюцией. Кейт взял ее в руки и неожиданно сказал:

— Ваше величество, позвольте попросить за одного человека.

— Просите, — милостиво улыбнувшись, молвила императрица.

— Ваше величество, я прошу за графа Салтыкова Петра Семеновича. Это геройский генерал, при взятии Вильманстранде он сам водил солдат на штурм. И потом, война еще не закончена, и такого человека отстранять от армии — это слишком расточительно.

— Он ваш друг?

— Он был у меня подчиненным, ваше величество.

— И воевал хорошо?

— Безупречно, ваше величество.

— Ну что ж, — императрица поднялась из-за стола и, мельком взглянув на себя в зеркало, поправила мизинцем на лбу русый локон, — я подумаю, генерал. Ступайте.

2. Давно желанная

Сразу же по воцарении одним из первых приказов Елизаветы Петровны был:

— Немедленно воротите моего крестного.

И тут же помчались поспешные гонцы на Соловки, везя в санях теплые вещи — тулуп, валенки, шапку — для крестного царицы князя Василия Владимировича Долгорукого^[6].

Судьба ему крутенькая выпала. Был самым близким другом Петра Великого, исполнял самые важные его поручения (к примеру, подавил Булавинский бунт)^[7], замещал Петра в Польше, покумился с царем, окрестив его дочь Елизавету.

Но поскользнулся на деле царевича Алексея^[8], угодил под суд и едва избежал казни, был лишен всех чинов и сослан в Соликамск.

Только в день коронования Екатерины I^[9] в мае 1724 года ему было разрешено вернуться и продолжать службу лишь в чине полковника. Однако с воцарением Петра II был произведен Василий Владимирович в фельдмаршалы и назначен членом Тайного совета. А с восшествием на престол Анны Иоанновны оказался князь в фаворе и у нее, поскольку единственный из Долгоруких ратовал за неограниченную власть самодержицы.

Но и здесь в который уж раз подвела Василия Владимировича его совестливость: все Долгорукие в опале, а он при троне. И стал хлопотать князь Василий за родственников перед царицей, да столь настойчиво, что «выхлопотал» и себе опалу.

— Коли ему совестно обретаться при нас, — сказала Анна Иоанновна, — отправьте дурака в Ивангород.

И отправили князя в Ивангород, а потом, отобрав все звания и награды, и на Соловки.

Елизавета Петровна, будучи женщиной чувствительной, особенно вначале царствования, встретила крестного с великой лаской.

— Боже мой, Василий Владимирович, — всплеснула она по-бабьи руками, увидев пред собой белого как лунь старика, слегка уже сгорбившегося.

Обняла его, поцеловала и даже слезинку со щеки платочком отерла.

— Какой вы стали, милый мой, такой… — Она пыталась подобрать словцо не обидное, ласковое. — Такой… ну…

— Усохший, да? — подсказал, улыбаясь, князь Василий. — Кого ж опала-то красит, ваше величество? Да и годы уж… семьдесят пятый повалил.

— Ну отдыхай теперь, крестный. Заслужил.

— Спасибо, Лизавета Петровна, наотдыхался я на Соловках. Позволь послужить тебе в остатние лета, как служил отцу вашему, присной памяти Петру Алексеевичу.

— Где б желал служить, Василий Владимирович?

— А там же, по военной части, ваше величество.

«Какой же ты вояка, — подумала Елизавета Петровна с жалостью. — Где ж тебя употребить?»

— Ну, поскольку вы фельдмаршал, крестный, то будьте президентом Военной коллегии. И первое, что обсудить на коллегии надо, — это продолжение военной кампании на грядущее лето.

— Все неймется шведам?

— Неймется, Василий Владимирович. Они ж и начали, вздумали воротить все, что батюшка у них отобрал.

— Губа не дура.

— Вот именно. Главнокомандующий ныне на театре фельдмаршал Ласси, весьма искусный полководец. Вот с ним и генерал-аншефом Кейтом и обговорите все. Присовокупите и Салтыкова, а то я тут его обидела нечаянно.

— А кто флотом командует?

— Адмирал Мишуков.

— Мишуков?

— Да. Что, знаком вам?

— А как же. Вскормленец Петра Великого.

Долгорукий решил не откладывать коллегию и уж через неделю собрал генералитет к себе. Сообщив присутствующим о своем вступлении в должность, он обратился к Ласси:

— Петр Петрович, тебе со шведами не впервой ратоборствовать. Ты, еще помнится, в девятнадцатом году высаживался у Стокгольма и чесал бока шведу, наклонял упрямца к миру. Как думаешь ныне поступить с ним?

— Тем же манером, ваше сиятельство, как заповедал нам его величество Петр Алексеевич. Да вот беда. Флот…

— Что флот? Нет, что ли?

— Да есть флот, — вздохнул Ласси, — есть, да не тот, что при нем был.

— Адмирал, — обернулся князь к Мишукову, — в чем дело?

— Эх, ваше сиятельство Василий Владимирович, — наморщился адмирал, — при нем-то флот любимым дитем был, а у наследников хуже пасынка стал.

— Ну, сколько у вас ныне в наличии?

— На рейде в Кронштадте всего четырнадцать линейных кораблей, два фрегата.

— И это все?

— Нет. Еще шесть мелких судов, галиоты там, брандеры^[10]. Это ж не флот.

— А галеры^[11]?

— Галер более сотни, но что с того проку. Все устарело, ваше сиятельство. Экипажей и половины нет. Суда гниют. Они не то что боя, хорошего шторма не выдержат, развалятся.

— Но что сейчас требуется, чтоб привести хоть этот флот в боевую готовность?

— Для ремонта имеющегося, для снаряжения и вооружения, а также для укомплектования экипажей не менее четырехсот тысяч рублей надо, ваше сиятельство.

— Что, в Адмиралтействе совсем денег нет?

— Есть, ваше сиятельство.

— Сколько?

— Десять тысяч.

— Шутишь, адмирал?

— Эх, ваше сиятельство, мне не до шуток. Впору завыть.

Да, задачка президенту коллегии предстояла не легкая.

Не возродить флот, где уж там, хоть бы поддержать, не дать сгнить последнему, что от него осталось.

— Каковы примерно силы у противника, Петр Петрович?

— Я полагаю, не более двадцати пяти тысяч.

— Хм, — покачал Долгорукий головой. — И с такими силами хотят покорить Русь? Они что там, совсем с глузду^[12] съехали? Забыли про Карлуса? Кто у них главнокомандующий?

— Левенгаупт.

— Уж не воскрес ли тот?

— Да нет, Василий Владимирович, тот в девятнадцатом был отпущен на родину, дорогой помер. Тот был Адам, а этого Карлом звать.

— Видать, одного семейства вояки.

— Да этот вроде и не вояка. Он ландсмаршал рикстага — ихнего парламента, языком, сказывают, и силен.

— Что в прошлой кампании